Александр Яковлев - Воспоминания о людях и событиях

– Вот бы и нам также съездить, – полушутливо сказал я и тут же заметил, – да разве сейчас пустят, сейчас время не такое.

– А что, – возразил Микоян, – на днях я буду у Хрущева и поговорю с ним на эту тему.

– Хорошо бы, – говорю я.

Через несколько дней при встрече с Микояном спрашиваю: – Ну как, говорил с Хрущевым?

– Как же, говорил.

– Ну и как?

– А вот как.

Хрущев сказал, – чудаки вы с Яковлевым. Выдумали на южный берег Франции. Ницца вам нужна. А вы поезжайте в Сочи, там на пляже такой товар, что и в Ницце не найти. Да и дешевле – валюты тратить не придется.

Сперва я не поверил, подумал Артем Иванович шутит, но он сказал, что привел подлинные слова Хрущева, После мы часто вспоминали этот эпизод и подшучивали друг над другом, – ну как, поедем в Сочи на пляж товар посмотреть?

Как я уже говорил, после устранения Берия и Маленкова, Хрущев относился ко мне не враждебно.

Но со временем отношение его становилось все прохладнее и прохладнее и, наконец, стало явно недоброжелательным. Я ломал голову, пытаясь найти этому причину, и никак не мог додуматься.

Но вот однажды в гостях у меня были Екатерина Алексеевна Фурцева с мужем, Николаем Павловичем Фирюбиным. Оба они очень милые люди, относились ко мне с большой симпатией, и Фурцева рассказала следующее.

– Я часто бываю у Хрущевых в домашней обстановке. Сергей – старший сын Хрущева – по окончании Московского авиационного института, назначенный в одно из ракетных конструкторских бюро, также там бывал со своим шефом. И вот я заметила, что каждый раз они высказывали Никите Сергеевичу про вас какую-нибудь гадость. Я обратила внимание также на то, что эти высказывания выслушивались с большим интересом.

Через некоторое время после этого разговора с Фурцевой я узнал, что под меня подбираются ключи к освобождению от должности генерального конструктора, руководителя ОКБ. Преемником моим намечался Сергей Хрущев.

Таким образом, стало ясно, что люди при личных встречах внешне исключительно любезные и доброжелательные, за моей спиной хулили меня, чтобы проложить дорогу карьере сына Хрущева.

Это мероприятие по устранению меня от руководства, созданного мной еще в конце 20-х годов конструкторского коллектива, осуществить не удалось по причине отстранения самого Никиты Хрущева.

Слава богу, смелые и честные люди в партии вовремя пресекли вредную деятельность зарвавшегося самодура.

С Георгием Максимилиановичем Маленковым я познакомился при следующих обстоятельствах.

В конце августа 1939 года вызвал меня нарком М.М. Каганович:

– Поедем к секретарю ЦК Маленкову, – в связи с вашей поездкой в Америку.

Вместе с Кагановичем, в его машине мы приехали на Старую площадь в ЦК и на лифте поднялись на четвертый этаж. Нас уже ждали.

Маленкова я увидел впервые. Невысокого роста, полный, с животом, одутловатое круглое, бабье лицо бледного серо-зеленоватого оттенка с редкой растительностью. В одежде подражает Сталину. Постоянно подтягивает (руки короткие) вылезающие манжеты рукава рубашки.

Поздоровавшись за руку и пригласив сесть, он сразу же спросил:

– Зачем едете в Америку?

Я ответил, что меня посылают на фирму «Дурамолд» для ознакомления с использованием пластмасс в самолетостроении.

– Сколько времени там пробудете?

– Командировка сроком на месяц.

– Как поедете?

– Поездом до Гавра, а там пароходом «Иль де Франс» в Нью-Йорк.

– Через Париж?

– Да, в Париже пересадка на гаврский поезд.

– Надя вас будет встречать в Париже?

– Какая Надя?

– А ваша парижская приятельница.

Георгий Максимилианович Маленков (08.01.1902 – 14.01.1988). Архив ОАО «ОКБ им. А.С. Яковлева».

Тут я вспомнил, что за два года до этого, будучи в числе других инженеров нашего Наркомата в Париже, я заболел ангиной и там, по указанию торгпреда, меня, больного, помимо врача поручили заботам одной из сотрудниц торгпредства, славной девушке по имени Надя.

– Ах, эта Надя?!

– Да, эта.

– Как же она меня будет встречать, – она и не подозревает, что я поеду за границу, я ведь не писал ей.

– Да, но зато она вам писала.

– Это верно, – прислала недавно письмо, что у нее скоро кончается срок, что она возвращается в Москву и хотела бы меня увидеть. Откровенно говоря, я и забыл про нее совсем.

– Кто эта Надя?

– Сотрудница Внешторга, комсомолка.

– Вопросов больше нет, – обращаясь к Кагановичу, сказал Маленков и опять ко мне:

– Ну, желаю успеха.

На обратном пути я спросил у наркома, откуда Маленков мог знать о письме.

– Откуда? – иронически усмехнулся Каганович, не ответив на вопрос.

30 августа 1939 года гитлеровские войска напали на Польшу. Англия и Франция объявили войну Германии.

Началась вторая мировая война и через два месяца вместо Америки мне пришлось в составе советской экономической делегации поехать в Берлин.

Позже мне пришлось общаться с Маленковым часто и помногу, – особенно в начале работы в Наркомате в период его перестройки.

Нужно сказать, что это был человек необыкновенной трудоспособности, очень дотошный, вникавший в дело до мельчайших подробностей. Формалист и буквоед в точном смысле этого слова. Мы с наркомом целыми днями, иногда до поздней ночи, просиживали с ним, формулируя и редактируя разные документы для Сталина.

Однако справедливость требует отметить большую заслугу Маленкова в деле укрепления мощи нашей авиации во время войны.

Маленков, руководя могучим партийным аппаратом страны и шефствуя над авиацией, молниеносно осуществлял через местные партийные организации все решения ЦК, связанные с развитием нашей авиации, за что и ценил его Сталин. Но у меня было такое впечатление, что техникой, вне рамок обсуждавшегося в данный момент вопроса, он не интересовался. Может быть поэтому лично мне с ним было как-то не по себе, – я не чувствовал в нем искренности. Характера он был не открытого.

Да и сам Маленков ко мне с самого начала симпатии не чувствовал, видимо, как к человеку совершенно чуждому по духу и темпераменту. Вынужден был считаться только в силу отношения и доверия ко мне Сталина.

Маленков ненавидел Ильюшина и Микулина, как и вообще все живое, необычное.

Маленков не имел авторитета старого большевика-партийца. Не имел образования и каких-либо серьезных знаний. В личных целях использовал болезненную мнительность Сталина и во всех случаях, как мне это пришлось замечать, не гасил его подозрительность, а разжигал ее и растравлял. Не обладая политическим багажом, являясь выскочкой, построив свою карьеру на беспринципном угодничестве, он дошел до высшей ступени – должности секретаря ЦК и правой руки Сталина по партийному аппарату.