Александр Яковлев - Воспоминания о людях и событиях

Он, так же как и Берия, боялся выдающихся политических деятелей, а также крупных специалистов, с которыми любил общаться Сталин, поэтому не останавливался ни перед чем, чтобы убрать и тех и других со своей дороги.

Именно этим и можно объяснить последовательное уничтожение по интригам Маленкова и Берия таких крупнейших деятелей партии и государства, как Н.А. Вознесенский, А.А. Кузнецов и ленинградских партийных и советских руководителей.

Суть так называемого Ленинградского дела заключалась в следующем. После разгрома под Ленинградом гитлеровских вояк, на полях сражений осталось огромное количество трофейного немецкого оружия. Оружие это было собрано, рассортировано и хранилось в отведенных для этого специальных складских помещениях. Это обстоятельство использовал Берия. Он с целью скомпрометировать и избавиться от опасных для себя конкурентов, таких как Н.А.Вознесенский, А.А. Кузнецов и других, изобразил Сталину дело так, что оружие собирали для вооруженного выступления против советского правительства. Сталин усомнился и послал Маленкова проверить это дело на месте в Ленинграде. Маленков поехал, «проверил» и подтвердил измышление Берия.

Как я уже говорил, Маленков шефствовал над авиацией. Через него шли все основные документы по развитию авиационной техники и авиационной промышленности.

Однако Сталин часто, не считаясь с уже подготовленными в аппарате Маленкова предложениями в области авиации, советовался со специалистами и, подготовленные наркомом и представленные Маленковым предложения, коренным образом изменялись. Сталин при обсуждении авиационных вопросов почти всегда приглашал меня, а так как случалось, что мое мнение не совпадало с соображениями наркома и Маленкова, то оба они бывали очень недовольны. Они считали меня человеком опасным, от которого всего можно было ожидать.

В моем лице, – конструктора и заместителя наркома, – Маленков видел человека, через которого помимо него до Сталина могли доходить мнения и сведения, неподконтрольные Маленкову.

Маленков с Берией неоднократно пытались скомпрометировать меня в глазах Сталина и подорвать его доверие, но как сказал в разговоре со мной, уже после смерти Сталина, Хрущев:

– Сталин вам очень верил, и только поэтому им не удалось вас свалить.

Натура Маленкова видна была во всех его поступках с самых первых дней нашего знакомства.

Вот несколько мелких штрихов.

16 января 1940 года мы с Шахуриным с самого утра сидели у Маленкова в его кабинете в ЦК, готовя какой-то важный и срочный документ для Сталина. Как только мы вошли и поздоровались, Шахурин сказал Маленкову:

– Сегодня Яковлева надо поздравить, жена родила ему первого сына.

Маленков, здороваясь, поздравил и сказал:

– Ну, что ж, надо послать жене в родильный дом корзину цветов.

Но эта фраза, как оказалось, была пустым лицемерием, так как проработав часа три, я попросил разрешения ненадолго отлучиться, чтобы купить цветы и послать их жене, Маленков не отпустил меня. Так я и проработал у него безвыходно до позднего вечера. Цветы послать не удалось. А, казалось бы, что ему стоило нажать кнопку, сказать секретарю и цветы были бы посланы.

Какова разница по сравнению со Сталиным, который, заметив за ужином, что мне нравится «Цинандали», на другой же день прислал две корзины этого вина.

В предвоенные годы в ЦАГИ бесталанные бездельники, демагоги мешали работать настоящим ученым. Создали обстановку бесконечных заседаний и беспредметной болтовни. Разложили творческий коллектив ученых. Несколько раз говорил я об этом Маленкову, но безрезультатно.

Тогда, в начале 1940 года, я решил сказать самому Сталину, что в ЦАГИ требуется коренная перестройка. Но опасался как бы это не вызвало сопротивления тогдашних руководителей ЦАГИ, прикрывавшихся личиной общественности и партийности, что ставило их якобы в особое положение по отношению к ученым, которые в массе своей, в то время, в основном, были беспартийными.

Буквально на другой день звонит мне секретарь ЦК и МГК КПСС А.С. Щербаков и говорит, чтобы я действовал по ЦАГИ смело и что ЦК поддержит все мероприятия, какие я найду нужными.

Видимо Сталин поговорил с ним по этому вопросу.

А через несколько дней, после того как необходимые мероприятия по ЦАГИ были осуществлены, при первой же встрече Маленков похвально отозвался о «Цаговской революции».

Насколько я заметил, Маленков никогда не проявлял своей инициативы, а инициативу других, как правило, глушил, если она не поддержана Сталиным, – в этом случае он бывал безукоризненным исполнителем.

В начале войны, когда каждый истребитель буквально был на счету, Сталин в разговоре со мной поинтересовался, почему один из заводов так медленно развертывает выпуск новых истребителей.

Я ему объяснил, что наряду с причинами общего порядка, решающее значение имеет характер директора завода, который старается не столько бороться с трудностями освоения машины, сколько подысканием оправданий и стремлением свалить вину на кого-нибудь другого.

– Так это же прохвост! – возмутился Сталин.

– Совершенно верно – прохвост, но что с ним поделаешь, – ответил я.

– Как что поделаешь, – сменить его, что нарком смотрит! Я промолчал. Правда, до этого я уже несколько раз об этом докладывал Маленкову, но безрезультатно.

На другой день мы с наркомом были у Маленкова. Первый вопрос к наркому был:

– Сегодня же подберите другого директора. Нарком удивился:

– Почему т. Маленков?

– Говорят, что он прохвост и тормозит дело. Нарком спорить не стал.

В тот же день вечером вышел приказ о назначении нового директора.

В конце войны Маленков не раз в присутствии наркома предлагал мне ликвидировать конструкторское бюро Микояна как самостоятельную организацию и влить ее в мое КБ, мотивируя это тем, что, создав в 1940 году малоудачный фронтовой истребитель МиГ-3, КБ под руководством Микояна не дало новых машин и бесплодно расходует государственные средства.

Я упорно отвергал эти домогательства Маленкова, объясняя ему, что нельзя требовать от конструктора и от его коллектива постоянной удачи, так как у конструкторов, как во всяком творческом деле, удачи чередуются с неудачами.

Маленков предлагал ликвидировать так же и КБ Поликарпова, влить оба эти КБ в мое и мне возглавить их.

Решительно уклонившись от этого, я поступил очень предусмотрительно, – ибо в противном случае, рано или поздно, – тот же Маленков обвинил бы меня в ликвидации в личных интересах своих соперников, используя служебное положение.

Это была явная провокация, за такие вещи Сталин по головке не гладил.

Маленков не раз на протяжении моего с ним общения по работе предлагал нам с Шахуриным вместе заниматься физикой. Не знаю, почему его интересовала физика. Я никогда не замечал у него каких-либо особых познаний или любви к этому предмету, но, тем не менее, такие предложения с его стороны были. Правда, они остались беспредметной болтовней, так как возможность организовать такую учебу он имел и зависело это только от него. Но слова так и остались словами.