Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Египетский тонковолокнистый хлопчатник наиболее ценен, но он особенно теплолюбив. В Советском Союзе его возделывали только в самых южных районах Средней Азии (в районе Кушки) и Азербайджана. В Азербайджане работал высланный из Ташкента за «вредительство в хлопководстве» Федор Михайлович Мауэр – самый талантливый ученик Зайцева. Он был способен лучше кого бы то ни было воспринять и воплотить новейшие идеи Харланда, что и позволило существенно расширить посевы египетского хлопчатника. В Ташкенте, где находилась штаб-квартира Туркестанской селекционной станции, которую, после смерти Зайцева, не дали возглавить Мауэру, ничего не изменилось.

Вавилов позаботился о том, чтобы Харланду всюду был оказан сердечный прием, тот уехал очень довольный. А в сентябре следующего года от него пришло письмо, похожее на вопль отчаяния: «Дорогой доктор Вавилов. В этом письме я хочу сообщить, что, вероятно, очень скоро буду уволен с занимаемой должности. Это долгая и утомительная история, она связана, во-первых, с моими политическими убеждениями и, во-вторых, с моей женитьбой на мисс Эттек, которую Вы несомненно помните. Я хотел бы приехать к Вам, если Вы можете дать мне должность, где я смогу действительно хорошо работать с чем пожелаете: хлопчатником, пшеницей, льном. Вероятно, можно найти что-нибудь в Сухуми или где-то в теплых широтах, так как я специализируюсь на тропиках. Помогите мне, чем можете, друг мой» [543].

Харланд женился на китаянке, и это шокировало кого-то из британской администрации, правившей бал на Тринидаде.

Заполучить такого ученого было равносильно многомиллионному выигрышу в лотерее! Это Николай Иванович объяснил тем, от кого зависело решение. Харланду отписал: «Мы предлагаем Вам пост руководителя Секции хлопчатника нашего Института растениеводства. В зимнее время лучше находиться в Ленинграде или Москве. Летом Вы можете проводить эксперименты и путешествовать по Кавказу и Туркестану. <���…> Наша основная трудность состоит в том, что мы не можем платить в иностранной валюте. Что касается остального, то, полагаю, мы сможем устроить всё наилучшим образом. Иностранные ученые находятся здесь в привилегированном положении. Конечно, мы договоримся о том, чтобы Ваше жилье находилось в Ленинграде. Пожалуйста, напишите мне более определенно о Ваших намерениях, и тогда я предприму необходимые шаги. Одновременно высылаю официальное приглашение Академии сельскохозяйственных наук им. В.И.Ленина на работу в наш институт и другое письмо в Форин Офис и Генеральное консульство СССР в Англии для санкционирования въезда в СССР. Надеюсь скоро Вас увидеть» [544].

Но Харланд бил отбой. Ситуация оказалось не столь драматичной, как сгоряча ему представилось. Увольнять его никто не собирался. В Советский Союз он больше не приезжал, но его единственный визит дал мощный толчок советскому хлопководству, осиротевшему после кончины Зайцева и гонений на его лучших учеников.

Самым крупным выигрышем Вавилов считал желание приехать в СССР Германа Мёллера.

Как многие интеллектуалы на Западе, Мёллер с большим интересом относился к «советскому эксперименту». «Доктор Мёллер является крупнейшим современным генетиком. Он первый установил методы получения искусственным путем мутаций и является крупнейшим теоретиком-генетиком, работающим как раз в наиболее актуальной области экспериментального формообразования. Доктор Мёллер – коммунист. Может приехать в конце августа с.г. Может сделать ряд докладов по своим генетическим исследованиям» [545].

Вряд ли Мёллер состоял в компартии, но по своим убеждениям он, безусловно, был коммунистом.

Один из ведущих морганоидов Мёллер был не в ладах со своим бывшим шефом, не появлялся в его лаборатории. Феодосий Добржанский смог познакомиться с ним только в июне 1929 года, приехав для этого в жуткую летнюю жару в Техасский университет. Под впечатлением от этой встречи, он тут же описал ее в письме к Ю.А.Филипченко. Нарисованный им портрет весьма колоритен: «Возился со мной Muller как с писаной торбой. За это я ему очень благодарен. Однако он все-таки мне нравится меньше, чем два других моргановских френда, т. е. Бриджес и Стерт[евант]. Есть у него какая-то неискренность, и, видимо, немало хитрости сидит в этом маленьком тельце. Тем не менее приятно признать, что это человек если не гениальный, то близкий к гениальности. Последнюю оговорку я ввожу специально для Вашей милости, так как знаю, что по-Вашему гениален был лишь Дарвин и почему-то Гальтон. Ну, я не спорю, просто понимаю это понятие шире, чем Вы.

Во всяком случае, ни у кого из американских биологов, ни у кого из биологов русских, не исключая и столь любимых и ценимых мною Моргана и его орлов, я не видел того колоссального разнообразия идей, того изумительного охвата биологических проблем, как у Muller’а. Конечно, половина из этих идей суть спекуляции, полет в поднебесье, но я, грешный человек, думал всегда и теперь думаю, что это неплохо. Право, не летай этот маленький человек в поднебесье, не было бы сейчас рентгеновских мутаций. Он очень любит говорить. Через полчаса после нашего знакомства я имел перед собой неудержимый фонтан силой не меньше знаменитого большого Петергофского. Скажу Вам вот что. Если бы я не знал, что мне делать и над чем работать, то этот визит к Muller’y дал бы мне запас тем, которого бы достало до конца дней моих. Я не исключаю возможности, что он немножко рисуется этим выбрасыванием фонтанов-идей перед коллегой, – мне это кажется даже вероятным. Даже за обедом в присутствии его жены он продолжал свой фонтан, хотя по-американски за обедом можно говорить о чем угодно, кроме как о делах! А он мешал рыбу с транслокациями, а мороженое – с мутациями. Это редко бывает в Америке.

<���…> Он играет роль жреца, служащего биологическому богу. К нему едут со всех концов Америки люди, которые не знают, что им делать. Сидят некоторое время в лаборатории и уезжают домой, после чего начинают продуцировать работы по возникновению мутаций. Таковы Stadler, Hauson, Hamlett и прочие, и прочие. Словом, фонтан воды живой, которую пьют и не имеют жажды вовек.

Как истинный ученик Моргана, Muller до безобразия неаккуратен. Patterson [глава Департамента зоологии Техасского университета] рекомендует его комнату как свалочное место. Рекомендация – достойная уст моего уважаемого российского патрона [т. е. Филипченко]. Только вот что – он прав. <���…> Разумеется, он не умеет вскрывать дрозофилу. В процессе разговора нам понадобилось увидеть семенники мутабильного гена mottled. На соседнем столе стоял бинокуляр с проходящим светом, и я захотел им для этой цели воспользоваться. Он был увит паутиной от края до края, и дохлые пруссаки висели на нем, как зрелые апельсины весною висят на дереве. Открытие последовало через пять минут – ген mottled дает мутации в соматических тканях [546]не только в глазу, но и в семеннике. That’s very interesting! [547]Я горд, я прямо маг и чародей, сообщаю Вам о своем триумфе – триумф очень дешевый, но все-таки триумф. Довольно ли это для характеристики Muller’а?» [548]