Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Волна арестов, расстрелов, депортаций, затопившая страну, с особой силой обрушилась на Ленинград. Потянулся кировский поток ссыльнопоселенцев. В него попали и вировцы, в их числе две сотрудницы Отдела физиологии: И.В.Красовская и Т.А.Красносельская-Максимова – бывшая жена уже сосланного в Саратов профессора Н.А.Максимова.

Н.И.Вавилов ценил их обеих как опытных специалистов и особо за превосходное знание иностранных языков. Как раз перед высылкой они закончили перевод дарвиновского «Происхождения видов», значительно улучшив прежний перевод – Тимирязева. Книга вышла в свет под редакцией и с предисловием Вавилова. Огромный для такого издания тираж, 35 тысяч экземпляров, разошелся, понадобилось новое издание. Оно вышло в 1937 году – уже без участия Вавилова, с предисловием президента Академии наук В.Л.Комарова. Имена опальных переводчиц исчезли с титульного листа. Вавилов узнал об этом с опозданием, когда книга уже была отпечатана. Он заявил протест и добился того, что в конце, уже после перечня опечаток, добавили страничку с именами переводчиц. Мелкий штрих времени.

Академик И.П.Павлов, единственный, кто отваживался «царям правду говорить», причем, не с улыбкой, а с негодованием, написал председателю Совнаркома В.М.Молотову: «Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. <���…> Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. <���…> Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческогодостоинства <���…>. Пощадите же родину и нас!» [692]

В ответном письме Молотов отбрил ученого: мы не вмешиваемся в науку [?!], и Вы не вмешивайтесь в политику. Но охранная грамота Ильича не позволяла ссориться с Павловым. Сменив тон на примирительный, Молотов «пояснил», что Ленинград – приграничный [!] город, потому очистить его от потенциальных врагов необходимо для государственной безопасности. Но при массовости чисток могут быть отдельные ошибки , их нужно исправить.

Ухватившись за эту фразу, Павлов стал бомбардировать председателя Совнаркома новыми письмами, спасая от репрессий своих близких, знакомых, друзей. Переписка продолжалась около года. Вот «пупури» из писем Павлова, рисующих обстановку в Ленинграде после убийства Кирова.

«Сейчас около меня происходит что-то страшно несправедливое и невероятно жестокое. Ручаюсь моею головою, которая чего-нибудь да стоит, что масса людей честных, полезно работающих, сколько позволяют их силы, часто минимальные, вполне примирившиеся с их всевозможными лишениями, без малейшего основания (да, да, я это утверждаю) караются беспощадно, невзирая ни на что, как явные и опасные враги Правительства, теперешнего государственного строя и родины».

«Был арестован и теперь получил приказ оставить Ленинград Сергей Александрович Миклашевский, бывший после революции член Коллегии Правозаступников, а теперь юрисконсульт в советских учреждениях, вместе с его женой Верой Михайловной, домашней хозяйкой, и его сыном

Николаем Сергеевичем, служащим в Гортопе бухгалтером (жительство их: Ленинград, Загородный проспект, д. 45, кв. 7). Это – семья жены моего сына, которую я знаю давно и так же точно, как свою, и могу ручаться за нее, как за свою, что в них предателей родины нет и никогда не будет».

«Это – инженеры путей сообщения Всеволод и Владимир Никольские, сейчас преподаватели Института инженеров водного транспорта и их мать Ольга Яковлевна (жительство: Ленинград, 7-я Красноармейская, № 16, кв. 3). Оба брата – в высшей степени дельные и на редкость добросовестно относящиеся к своему делу. В отношении их было бы величайшей несправедливостью одно подозрение, чтобы они когда-нибудь и как-нибудь могли изменить родине. Я знаю их очень давно и близко. Их мать, почти 80 лет, моя землячка, очень больна сердцем и еле передвигается по комнате, и высылка серьезно угрожала бы ее жизни. <���…> Я горячо прошу за них».

«Вместе с тем позвольте просить Вас заранее, чтобы теперешняя мера не коснулась моей научной семьи, моих научных сотрудников, я ручаюсь за них. Всё это время я живу мучительно, временами не могу заниматься. Но зачем, например, такая поспешность в высылке – три, пять дней? Ведь это во многих случаях разорение, опасность нищеты и голодовки и часто с детьми и со стариками?»

«Прежде всего, нельзя не обратить внимания на положение родной и особенно любимой (я это знаю документально) племянницы Ивана Михайловича Сеченова, которого мы будем чествовать при случае нашего Международного физиологического конгресса. Это – старуха 77 лет, Мария Александровна Лемницкая, вдова генерала, вышедшего в отставку в 1905 г. и умершего 80 лет в 1918 году. Ее сын был инженер, партийный, умер в гражданской войне. С 1924 г. она объявлена лишенкой как вдова генерала и потому еще, что у ней была дача, в которой несколько комнат летом отдавались внаймы. Она лишилась всего и подвергалась насилиям: ее арестовывали и даже заключали в концентрационный лагерь (в 1930 году). Она еле существует благодаря скудной поддержке со стороны жены сына, которая работает в Ленинграде и зовет ее к себе, но М.А. как лишенка не может приехать сюда. Я думаю, что вся справедливость за то, чтобы освободить ее от лишенства и даже за всё перенесенное и в память Сеченова дать ей пенсию. Живет в Алупке, ул. Нариманова, д. 3. А затем я был бы Вам очень признателен, если бы Вы нашли возможным вернуть весной высланных инженера-электрика Григория Ивановича Меньшикова из Воронежа и Петра Михайловича Елагина из Саратова. Обоих я хорошо знаю как в высшей степени дельных, честных и работящих людей, первого по работе в Колтушах в течение 2 лет, а второго по работе в моей Ленинградской лаборатории в течение 6–7 лет в качестве заведующего научным хозяйством и перепиской. Как сосланных их не принимают на работу, и им угрожает прямо нищенство».

«Позвольте мне еще раз обратиться к Вам с просьбой об освобождении от наказания и о возвращении в родной им Ленинград очень немногих из большой группы без вины виноватых, немногих потому, что этих я знаю давно, даже очень давно, и хорошо знаю. Это – высланные весной. Они ни в каком отношении и ни малейше не были вредными нынешнему нашему режиму и, честно работая, следовательно, были полезными. А в ссылке, как штемпелеванные правительством, не могут найти себе какой-либо работы и почти или совсем нищенствуют. И это – семейные люди и с детьми. Вот за кого я прошу. 1) Нина Эрнестовна Вальдгауер с 12-летней учащейся дочерью, вдова археолога, заведовавшего античным отделом Эрмитажа, умершего в начале этого года и похороненного на государственный счет, сама преподавательница немецкого языка в технических заведениях, выслана в Астрахань (Рождественский бугор, улица Калинина, д. № 39). 2) Николай Владимирович Фольборт с женой и учащейся дочерью, служил бухгалтером и преподавал немецкий язык. Выслан в село Урицкое в 125 к. от Кустаная, где нет ни работы, ни возможности дочери учиться, ни врачебной помощи, и 3) Александр Николаевич Зотов и жена его Валентина Павловна, урожд. Адлерберг с ребенком. А.Н. работал по счетоводству, В.П. занималась в моей лаборатории, была ассистентом при физиологической кафедре здешнего Ветеринарного института и состояла в последнее время доцентом в Гос. Институте физической культуры им. Лесгафта. Выслана в г. Оренбург, Селивановский пер., 12».