Майкл Ондатже - Английский пациент [litres]

Горизонтальная линия на уровне примерно двух третей высоты от пола обозначает карниз от крыс – чтобы крысы не запрыгивали, а голуби были в безопасности. В безопасности, как в голубятне. Святое место. Во многом похожее на церковь. Место, где находят утешение. Патрик умер в таком месте.

В пять утра он завел мотоцикл, при повороте из-под заднего колеса вырвался крупный песок. Еще было темно, и море вдали под скалой не различалось. У него не было карты для прокладки дальнейшего маршрута на юг, но можно вспомнить, опознать военные дороги и ехать вдоль берега. Когда взошло солнце, он прибавил скорость. Реки были впереди.

Примерно к двум часам дня достиг Ортоны [112] Приморский город в итальянской области Абруцци. , в окрестностях которой саперы возводили тогда наплавные понтонные мосты, едва не утопая в глубоких водах речных стремнин во время грозы. Начался дождь, и он остановился, чтобы развернуть плащ-накидку. Заодно обошел вокруг машины, которая, проехав длинный путь, издавала уже другие шумы. Вместо скулящих и завывающих звуков сейчас слышалось только легкое шипение, со щитка переднего колеса капала вода.

Сквозь защитные очки все выглядело серым. Он отгонял мысли о Хане. В этой тишине он не будет думать о ней. Когда в памяти появлялось ее лицо, стирал его, потягивая на себя то один, то другой рог руля «Триумфа» и заставляя концентрировать внимание на скользкой дороге. Если ему и нужны какие-то слова, то не ее речи; достаточно, например, читать названия городов на восточном побережье Италии, вдоль которого сейчас едет. Он чувствует англичанина рядом. Обгоревшее тело сидит верхом на баке с горючим и обнимает водителя; они не просто в одной связке, но лицом к лицу. Англичанин смотрит над его плечом назад – то в прошлое, то на сельские пейзажи, сквозь которые они пролетают. Далеко позади, на одном из холмов Италии, остался тот странный полуразрушенный дворец, который уже никогда не восстановят, и его странные обитатели, с которыми Кирпал Сингх уже никогда не встретится.

«…И слова Мои, которые вложил Я в уста твои, не отступят от уст твоих и от уст потомства твоего, и от уст потомков потомства твоего…» [113] Книга пророка Исайи, гл. 59, ст. 21.

Голос английского нациста нараспев повторял слова Исайи прямо в ухо – совсем как тогда, когда сикху рассказывали о лице, изображенном на потолке церкви в Риме.

«Конечно, есть сотни вариантов изображения Исайи. Может быть, вам захочется увидеть его старым – в монастырях на юге Франции он именно таков, с бородой, но в его взгляде все равно светится притягательная сила».

Англичанин пел в своей раскрашенной комнате.

«Вот, Господь перебросит тебя, как бросает сильный человек, и сожмет тебя в ком; свернув тебя в сверток, бросит тебя, как мяч в землю обширную…» [114] Книга пророка Исайи, гл. 22, ст. 17, 18.

Ему нравилось лицо на фреске, и потому нравились эти слова. Сикх верил в обгоревшего пациента и луга цивилизации, о которых тот заботился. Слова Исайи, Иеремии и Соломона были записаны в его настольной книге – личной священной книге, в которую он вклеивал все, что любил.

Он передал эту книгу саперу, а тот сказал:

– У нас тоже есть «Священная Книга».

Дождь усиливался. Резиновый ободок на защитных очках треснул месяц или два назад, и вода заливала стекла. Он снял очки и поехал дальше, слыша шум моря. Тело было напряжено, его бил озноб, тепло исходило только от мотоцикла. Белый луч фары скользил в темноте, когда он проезжал деревни, как падающая звезда, видимая только полсекунды, за которые, однако, можно успеть загадать желание.

«…Ибо небеса исчезнут, как дым, и земля обветшает, как одежда, и жители ее также вымрут… Как одежду, съест их моль, и, как волну, съест их червь…» [115] Книга пророка Исайи, гл. 51, ст. 6 и 8.

Он снял очки как раз тогда, когда надо было поворачивать на мост через реку Офанто [116] Река в итальянской области Апулия, далеко к югу от Флоренции. . Держал их в левой руке, руль – одной правой, и мотоцикл стало заносить в сторону. Он бросил очки и заглушил мотор, но не предусмотрел сильного удара о металлический край моста. «Триумф» упал вправо, и его понесло вместе с дождевым потоком на середину моста, освещая руки и лицо человека голубыми искрами.

Тяжелая железка отлетела и ударила в плечо. Потом его с мотоциклом отбросило влево, где мост не был огорожен, и они помчались параллельно воде, руки откинуты назад над головой. Плащ-накидка сорвался с плеч; машина, смерть и солдат застыли высоко в воздухе – резко и рухнули вниз. Ударились о воду и, породив белую пенную дорожку, исчезли в реке.

«…Господь бросит тебя, как мяч, в землю обширную…»

Как умер Патрик в голубятне, Клара? Военное подразделение оставило его там, обожженного и раненого. Он так обгорел, что пуговицы рубашки расплавились и стали его кожей, частью груди, которую я когда-то целовала и ты целовала. Но почему же обгорел мой отец? Он, который мог изворачиваться, как угорь или как твое каноэ, словно заговоренный, от реального мира. В милой и сложной наивности он был самым несловоохотливым человеком, и я всегда удивлялась, что он нравился женщинам. Нам ведь больше нравятся разговорчивые мужчины. Мы разумны, мудры, а он часто бывал потерян, не уверен, молчалив.

Он обгорел, а я-то была медсестрой и могла бы его выходить. Понимаешь, какая печальная география? Я могла бы спасти его или хотя бы побыть рядом в последние минуты. Я теперь многое знаю об ожогах. Как долго он промучился там в одиночку – среди голубей и крыс? Что чувствовал или бормотал в последние минуты угасания, когда жизнь уходила? Голуби вились над ним, а он вздрагивал от шума их крыльев. Не мог спать в темноте. Он всегда ненавидел темноту. И был один, рядом – ни любимого, ни родного человека.

Я устала от Европы, Клара. Хочу домой. В твою маленькую хижину на розовой скале в заливе Джорджиан-Бей. Я сяду в автобус до Парри-Саунда. И с материка пошлю по коротким волнам радиосообщение в Нэнкейкс. И буду ждать тебя, пока не увижу силуэт в каноэ. Вот ты плывешь, чтобы спасти меня, вызволить отсюда, куда мы все ушли, предав тебя. Что давало тебе силы? Как удалось остаться столь решительной? Почему тебя не одурачили так, как нас? Ты демонически любила удовольствия – и стала мудрой. Самая чистая из нас, самая темная фасолинка, самый зеленый лист.

Хана.

Лишившаяся тюрбана голова сапера появляется из воды; он вдыхает полной грудью, кажется, весь воздух над рекой.

Караваджо соорудил веревочный мост к крыше соседней виллы. Пеньковая веревка привязана ближним концом за талию статуи работы Деметрия [117] Древнегреческий скульптор (конец V – 1-я половина IV в. до н. э.). , остальная часть спущена в лестничную клетку. Натянута она над верхушками двух оливковых деревьев. Если он потеряет равновесие, то упадет прямо в их жесткие и пыльные объятия.