Коллектив авторов Биографии и мемуары - Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер

А рождаются песни по-разному. То строчка приходит на ум, то слово, то померещится тема, то поразит, запомнится какой-то случай. Хотя можно ли вообще сказать, как рождается песня?..

И в театральных постановках мои песни возникают по-разному. Иногда они уже существовали сами по себе, и, услышав, их взяли для постановки. А иногда я пишу специально, заранее зная, где и когда песня будет звучать в спектакле, какому персонажу принадлежит. Бывает, что потребность в песне возникает прямо на репетиции. Тогда мы обычно начинаем подбирать из того, что у меня есть. Не подходит — пишу новую. Так же происходит и в кино. А случается, что специально написанные песни почему-то не входят в фильм или театральная постановка не осуществилась, и остаются песни жить самостоятельно, выходят за пределы театра. Да ведь они и начинались за его пределами. Я уже говорил, что сначала больше всего писал для своей компании, да и сейчас, как правило, опять-таки пишу для себя и своих друзей. Им я первым и показываю свои песни.

Так что, получается, песни никуда и не «выходили», они родились вне театральных стен.

А вот распространяются песни без моего участия. Сами люди собирают. Я считаю, что как в девятнадцатом веке была литература не только печатная, но и рукописная, так теперь есть литература магнитофонная. Новая техника и новый вид литературы. Если бы сейчас жили большие поэты прошлого, думаю, очень многие их произведения записывались бы на пленку.

И пластинки тоже могут быть некоей разновидностью литературы. Во Франции, например, сейчас выходит новый диск с моими песнями разных лет. Там есть городские романсы десятилетней давности, посвященные моим друзьям, а есть и последние песни — вдруг вернулось ко мне желание написать нечто сказочное, в полуфантастической манере. Я взял и «оживил» такие образные выражения, как «нелегкая» и «кривая», они у меня стали персонажами. Представьте, человек встретился с Нелегкой, и она занесла его невесть куда, а другая, Кривая, грозила вывести, да не смогла, потому что Кривая, с короткой ногой, — все по кругу шла. И человек был вынужден сам взяться за весла и грести против течения.

Записана на этом диске и очень важная для меня песня «Правда и Ложь» (в подражание Булату Окуджаве). Вернее, это не подражание, а попытка написать чуть-чуть в манере Окуджавы — хотелось сделать ему приятное.

Есть во Франции мой диск, где записаны песни о годах войны, которые я пою в сопровождении нескольких гитар.

И еще один — с новыми песнями, своеобразный данью фольклору. Хотел, чтобы они звучали в фильме «Арап Петра Великого», где я снимался, но не вошли…

Для одной из моих пластинок несколько вступительных слов — очень хороших, теплых, профессиональных — записал мой друг, замечательный поэт, композитор и исполнитель своих песен Максим Ле Форестье. Я подружился с ним в Москве, когда он был у нас на гастролях. Максим поет в традициях человека, которого я считаю в какой-то мере своим учителем в области песни, — это Жорж Брассенс. Ле Форестье его очень любит и очень хорошо копирует. К сожалению, с Брассенсом я лично не знаком, хотя он даже перевел одну мою песню — «Недолюбил» («Прерванный полет»).

Форестье несколько раз представлял меня публике и на французском телевидении. Однажды я выступал там в день выборов, спел «Спасите наши души». Очень, по-моему, было забавно — после обычного развлекательного шоу, с очень хорошими исполнителями вдруг «врубился» мой хриплый, нервный голос. Правда, я предварил свое выступление несколькими словами перевода песни. И мне показалось, что манера, в которой я работаю, дает возможность перешагнуть языковой барьер.

Дважды я выступал на празднике газеты «Юманите». Первый раз, кажется, не очень удачно. Слушателей было сто тысяч человек. Передо мной они долго не отпускали какого-то кумира. Вышел я — с гитарой (это после гигантского оркестра, где привычно стучали барабаны и надрывались электрогитары). Молодежь, как положено, требовала из чувства протеста предыдущего артиста — мол, праздник, дайте нам повеселиться. В это время объявили: сейчас выступит советский певец… Ну, меня вообще нельзя представлять как певца — я автор и исполнитель своих песен (кстати, жанр, традиционный во Франции). В общем, вышел на сцену человек с гитарой и пытается что-то по-русски, почти без перевода, петь. Публика была в замешательстве, некоторые стали уходить. Но после первых аккордов начали прислушиваться, о чем он там кричит? Да так и остались…

А во второй раз все было хорошо, объявили как нужно. И среди публики, по-моему, было много людей, меня уже знавших. Я спел одну песню по-французски, пять — по-русски. Постарался сам сделать перевод своих песен. Приняли меня тогда замечательно, просто замечательно: очень долго не отпускали, пришлось на ходу придумывать, что бы еще спеть. Оказалось, что для песен действительно нет границ. Наверное, потому, что проблемы, которые я затрагиваю, касаются всех. А люди во всем мире по сути одинаковые: болеют теми же болезнями, хотят одного и того же…

…Я долго искал свой театр. До Таганки работал в разных труппах. И не то чтобы без особого удовольствия, театр-то я люблю, но содержанием моей творческой жизни, половиной ее это не стало. Вторая половина — песня. И кино. А тут вдруг посмотрел «Доброго человека из Сезуана» Брехта и понял: это мое. Сейчас даже не представляю себе, где бы еще мог работать. Наверное, нигде… Может быть, оставил бы театр. Потому что играть — просто играть — мне не интересно. Хочу, чтобы люди, когда я на сцене, думали, нервничали. И развлекались. Можно ведь и развлекать публику. Почему же нет? Она того стоит. И в концертах тоже пытаюсь шутить. Для передышки. Но все равно обязательно вкладываю в шутки свое серьезное содержание. Если не непосредственно в тексте, то за текстом. Я предпочитаю традицию русскую, гоголевскую — смех сквозь слезы. Когда хохочешь, а на душе печально, потому что не так-то все и забавно. Гамлет… Я сам себя предложил на эту роль. Давно хотел сыграть ее, смотрел почти всех наших Гамлетов. Сыграть не просто по-другому, чем они, а (так мне самому тогда казалось) как хотел Шекспир. Но, вероятно, об этом думает каждый актер.

В труппе на начало работы над Гамлетом никак особенно не отреагировали, может быть потому, что перед этим я сыграл Галилея. В нашем театре важнее сама личность исполнителя, чем роль, интереснее человек, который играет: что он хочет сказать, что несет, а не просто артист, надевший на себя роль, как костюм. Наклеил парик, голос изменил, перевоплотился, да сам за этим пропал.

Поэтому, когда я стал репетировать, уже имелось в виду, что Гамлета играет актер, которого знают как человека с гитарой, который сам сочиняет стихи и поет, то есть сам уже несет какой-то образ. Перед началом спектакля меня усадили с гитарой в глубине сцены, у голой стены. В прологе я исполняю песню на стихи Пастернака «Гамлет», в которых ключ ко всему спектаклю: «Но продуман распорядок действий и неотвратим конец пути». В нашем спектакле «продуман распорядок действий», и Гамлет знает намного больше, чем все другие Гамлеты, которых я видел. Он знает, что произойдет с ним, что происходит со страной! Он понимает, что никуда ему не уйти от рокового конца. Такое выпало ему время — жестокое. Я даже написал стихи: