Коллектив авторов Биографии и мемуары - Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер

Бывает разная публика. А возрастные отличия меня совершенно никоим образом не волнуют, не лимитируют. Очень хорошо реагирует молодежь. Не случайно, что и актеры старшего поколения очень любят молодую аудиторию. Я даже люблю детскую аудиторию, я много пишу детских вещей. Но дети, как ни странно, любят взрослые песни.

Я люблю атмосферу встречи, когда есть ощущение раскованности. И когда продолжаешь работать, то нет времени на то, чтобы обращать внимание: по-моему, я сегодня более популярен, чем вчера… Есть один способ, чтоб избавиться от дешевой популярности и не почить на лаврах, — это работать, продолжать работать. Пока я умею держать в руках карандаш, пока в голове что-то вертится, я буду продолжать работать. Так что я избавлен от самолюбования.

Здесь возможен один ответ на вопрос — почему мои песни стали известны, — вот так, скажем: потому что в них есть дружественный настрой, есть мысленное обращение к друзьям. Вот, мне кажется, в этом секрет моих песен — в них есть доверие. Я абсолютно доверяю залу своему, своим слушателям. Мне кажется, их будет интересовать то, что я рассказываю им.

Хорошо бы зажечь свет в зрительном зале, чтобы я видел глаза, а то так будет похоже на какое-то банальное действо… Авторская песня — тут уж без обмана, тут будет стоять перед вами весь вечер один человек с гитарой, глаза в глаза… И расчет в авторской песне только на одно — на то, что вас беспокоит точно так же, как и меня: те же проблемы, судьбы человеческие, одни и те же мысли. И точно так же вам, как и мне, рвут душу и скребут по нервам несправедливости и горе людское… Вот что нужно для авторской песни: ваши глаза, уши и мое желание вам что-то рассказать, а ваше желание — услышать.

Авторская песня, видимо, — это настолько живое дело, что вы сразу же становитесь единым организмом с теми, кто сидит в зале. И вот какой у этого организма пульс — таким он мне и передается. Все зависит от нас с вами.

Если не будет людей, которым поешь, тогда это будет как у писателя, когда он сжег никому не читанный рассказ или роман… У меня так же: написал и, конечно, хочется, чтобы все это услышали. Поэтому, когда говорю: «Дорогие товарищи» — я говорю искренне. Хотя это уже два затверженных, шаблонно звучащих слова. Все говорят «дорогие товарищи» или «товарищ, дайте прикурить». Это не такие «товарищи». Товарищи — это друзья, близкие, дорогие люди.

…Я бы хотел, чтобы зрители понимали, как труден и драматичен путь к гармонии в человеческих отношениях. Я вообще целью своего творчества — и в кино, и в театре, и в песне — ставлю человеческое волнение. Только оно может помочь духовному совершенствованию.

Не дает отдохнуть нескончаемый путь,

пересохло во рту, ну еще, ну чуть-чуть,

цель заветную глаз не отыщет.

Устает человек, обгоняя свой век,

тень за ним по пятам, продолжается бег,

тень не знает преград, только ты ей не рад,

и душа от нее не приемлет наград,

и когда-нибудь все с нее взыщет.

Чередою столбы, словно вехи судьбы,

ты один на дороге, подвижник ходьбы,

брат иль друг дорогой похвалой, клеветой

не помогут тебе, нету силы такой,

ведь и ты бунтарем не был создан.

Ветер, ветер свистит, словно пуля летит,

и в жару на бегу вдруг тебя зазнобит,

ну еще, ну чуть-чуть, жизнь вместил этот путь.

По волшебное слово не скажешь, вот суть

на покой ты не можешь быть сослан,

несчастливого счастия вечный гонец,

нескончаемый бег — разве это конец?..

В те дни он снился всей стране.

Когда бы жили на Луне,

он снился бы тогда и лунным людям.

Сон о Владимире на всех

свалился, словно черный снег.

Забыть пытаемся — да не забудем.

Мне снился конь с его лицом.

С семиголосым бубенцом,

на яблоню похож от белых яблок.

Ямщик свистал, хлестал кнутом,

ямщик не знал, что конь с лицом.

Была дорога вся в колдобинах и ямах.

Жизнь равносильна ямщику,

и конь упал на всем скаку —

как яблоню под корень подрубили.

И, кто любил его, тот взвыл,

а те, кто раньше не любил,

за то, что умер, — тоже полюбили...

Не называйте его бардом.

Он был поэтом по природе.

Меньшого потеряли брата —

всенародного Володю.

Остались улицы Высоцкого,

осталось племя в «леви-страус»,

от Черного и до Охотского

страна неспетая осталась.

Все, что осталось от Высоцкого,

его кино и телесерии,

хранит от года високосного

людское сердце милосердное.

Вокруг тебя за свежим дерном

растет толпа вечноживая.

Ты так хотел, чтоб не актером —

чтобы поэтом называли.

Правее входа на Ваганьково

могила вырыта вакантная.

Покрыла Гамлета таганского

землей есенинской лопата.

Дождь тушит свечи восковые...

Все, что осталось от Высоцкого,

магнитофонной расфасовкою

уносят, как бинты живые.

Ты жил, играл и пел с усмешкою,

любовь российская и рана.

Ты в черной рамке не уместишься.

Тесны тебе людские рамки.

С какой душевной перегрузкой

ты пел Хлопушу и Шекспира —

ты говорил о нашем, русском,

так, что щемило и щепило!

Писцы останутся писцами

в бумагах тленных и мелованных.

Певцы останутся певцами

в народном вздохе миллионном...

Погиб поэт. Так умирает Гамлет,

Опробованный ядом и клинком.

Погиб поэт. А мы вот живы, — нам ли

Судить о нем, как встарь, обиняком?

Его словами мелкими не троньте:

Что ваши сплетни суетные все!

Судьба поэта — умирать на фронте,

Мечтая о нейтральной полосе.

Где нынче вы, его единоверцы,

Любимые и верные друзья?

Погиб поэт, — не выдержало сердце:

Ему и было выдержать нельзя.

Толкуют громко плуты и невежды

Над лопнувшей гитарного струной.

Погиб поэт, и нет уже надежды,

Что это просто слух очередной.

Теперь от популярности дурацкой

Ушел он за иные рубежи.

Тревожным сном он спит в могиле братской,

Где русская Поэзия лежит.

Своей былинной не растратив силы,

Лежит поэт, набравши в рот воды,

И голос потерявшая Россия

Не понимает собственной беды.

А на земле июльские капели

И наших жизней тлеющая нить.

Но сколько песен все бы мы ни пели,

Его нам одного — не заменить.

Еще одной звезды не стало.

И свет погас.

Возьму упавшую гитару,