Юрий Чернавский - Архив Банановых островов. Том 1

Эдик встаёт, перебивая зарвавшегося Прокурора:

- “Простите, Ваша честь, за годы работы в Тамбовской филармонии я провёл… — дцать официальных банкетов в ресторанах гостиниц “Концертная”, “Тамбов” и “Цна”. Все копии счетов, заверенные руководством, прошу предоставить суду” (какой-то человечек побежал к судье с кучей бумажек)

- “Да и что там говорить — распахнулся в ослепительной улыбке Эдик — Вы же, гражданин Прокурор, сами присутствовали на этих банкетах. Посмотрите на наши трогательные фото…”…

Приговор

Приговор: Смольного, Эдуарда Михайловича, оправдать за отсутствием состава преступления, а так же оплатить финансовые убытки, понесённые им за время незаконного содержания под стражей…

Через три дня Прокурор застрелился…

Дружественные ночные налёты моих дружков и подружек на дачу, где меня поселил Коля, происходили почти каждый вечер и затягивались до утра.

И так как я привык работать по ночам, такой экстремальный график выбивал меня из творческого равновесия. Работать днём для меня было насилием над собственной натурой, когда в голове пусто и мысли бродят где попало, тщательно обходя туман привычного вдохновенья…

А тут как-то заехал и Паша Жагун.

Я помню, пригласил его работать в “Маки” где-то на Украине, ещё в 1978-м году, будучи муз. руководителем этой первой в СССР джаз-роковой команды. Мы играли всё в стиле “Earth Wind and Fire”, “Blood Sweet and Tears” и т. п. Даже песни композитора, Члена Союза Композиторов СССР Е.Птичкина, чем он (т. е. композитор Птичкин) был глубоко возмущён. Потом я начал делать группу (впоследствии названную “Динамик”), а “Маки” почти в полном составе перешли к Алле Пугачёвой — ей нравилась наше направление.

Потом Паша начал писать тексты к песням, а потом и вовсе бросил играть на трубе, в связи с проблемами со здоровьем. И в 2002 году, это был уже широко известный в стране автор.

Мы просидели до глубокой ночи — воспоминания, друзья, музыка — тени глубокого прошлого… Такой был чудесный ностальгический вечер, только свечей не хватало. Он обещал помочь с текстами и дал мне нескольких новых ребят, текстовиков-песенников.

Я встретился с одним из них через пару дней. Говорили о словах… И я, незнамо почему, запомнил только фразу “Миллионы белых ангелов”. Это я помню. Я даже не помню, как зовут этого парня — листки с телефонами и набросками идей, валяющиеся где попало, моя горничная безжалостно выбрасывала, несмотря на моё отчаянное сопротивление такому способу расчищать жилое пространство.

А недели через три, на одну из моих английских баллад, эти “миллионы ангелов” легли, как врезались в мелодию. А остальной текст уже пошёл сам собой.

ОК, думаю, оставлю их, а парень сам объявится, если захочет — ведь слово “миллионы белых…”, это его идея. На том и порешил.

Так вот. Я показал текст Леонтьеву, ему понравилось.

Под утро я закончил песню. Она звучала во мне настолько трогательно и ласково, что захотелось это продлить ещё, хотя бы в прозе — перенести на себя как то… Я быстро записывал мысли, черкая по листку прямо на клавиатуре, пропуская слова и запятые. Получилось очень честно и тепло… Редко получается чисто и откровенно, но как-то нахлынуло вдруг… Бывает… но редко… Редко получается так реально, что прочитав такого рода эссе несколько лет спустя, погружаешся в ту, такую уже далёкую атмосферу и ощущения…

В то время, пока я дописывал последние строчки, приехал Боря, Валерин администратор. Ворча на меня за мою безответственность, он принялся помогать собирать разбросанные по комнатам вещи. Мы уезъжали с дачи в госпиталь им. Товарища Бурденко — так, для лёгкой профилактической операции…

Я тогда ещё не подозревал, что на пути белых ангелов уже стояли материально-озабоченные люди в белых халатах. И что вся эта история закончится в университетском госпитале Лос-Анджелеса (города ангелов), куда меня привезут в полу-бессознательном состоянии, с целью оживить после экспериментов лихих российский профессоров. Но это было уже позже, а через несколько дней…

Через несколько дней, мы в студии начали записывать этот сонг. Трепетная мелодия, аккустическая гитара, хоры, фиоритуры… Леонтьев поёт из-за стекла в студии “Миллионы ангелов, миллионы ангелов”… Душевно так… Возимся с каждой нотой.

Потом Валера выходит из микрофонного бокса, прикурил сигарету, прищурился и говорит:

- “Прям за душу хватает… Юр, но ведь я как думаю… Кому эт сейчас надо, чтоб его за что-то хватали? Кто это вообще слушать будет-та? И чем?

Пару месяцев спустя Наталья Георгиевна, мой директор, доставила меня на концерт “Песни Года” в кремлёвском зале. Там был весь цвет российской элиты — Малинин, Николаев, Газманов, Киркоров, Игорь Крутой, Наташа Ветлицкая и др. Весело пообщались.

Валера вдохновенно пел “Миллионы ангелов, миллионы ангелов” ”и летал над сценой с кисейными ангельскими крыльями за спиной… Публика орала Валера-а-а… Мы, тут же за кулисами, дали интервью ОРТ — ведущая всё допытывалась, мол, поделитесь, как такая красота делается…

После этого я этой песни ни разу не слыхал. Нигде.

Почему? Сложный вопрос… То-ли не сумел ухватить за что-то, то-ли незачто было уметь хватать…

P.S.

Но ведь ангелы то были… миллионы и больше… это я точно помню…

Погибать, так погибать…

Она сидела в кресле под тёмным торшером с перегоревшей лампочкой и думала — как бы его поймать…

Он раскрыл лэп-топ и увлечённо копался в интернете, напрочь забыв, что здесь вообще кто-то есть ещё.

Он

Он даже не вспомнил о ней потому, что она существовала в другом измерении и их пути пересекались редко, случайно, и только если в постелях засекреченных точек в зоне НЛО (незарегистрированных личных отношений). Там они и встретились в первый раз. Там же “пришла любовь”, как говорят, когда её никто не ждал.

Хищная постель, чавкала как “чёрная дыра”, и своей прожорливой супер-гравитацией поглощала любые измерения, пространства — словом любые известные и неизвестные субстанции и предрассудки. Там все были одного роста, интеллекта и сущности. И её космогенная суть исключала понятие — думать. Она заставляла делать. Делать и делать… и ещё… Пока ни проявлялось сознание, и “чёрная дыра” насытившись, начинала неохотно рассасываться. А когда сознание всё-таки включалось, то выключалось желание делать и возвращалось желание думать…

… даже если небыло о чём…

Тогда они с ней опять расходились по своим измерениям и он с удивлением думал — как это могло произойти? С какой стати? Зачем?

К тому же “Дыра” не оставляла следов ощущений и чтоб их вспомнить, было необходимо нырнуть обратно в “Дыру” и т. д. … В конце концов он решал про себя, что следующий раз он не будет делать то, о чём потом, наяву, будет непонятно что вспоминать…