Юрий Манн - Николай Гоголь. Жизнь и творчество (Книга для чтения с комментарием на английском языке)

Пребывание Анненкова в Риме оказалось как бы обрамлённым двумя многозначительными репликами Гоголя.

Когда Анненков только приехал и вместе с Гоголем отправился бродить по отдалённым римским улицам, то разговор невольно коснулся смерти Пушкина: это была обычная тема, всплывавшая в беседах Гоголя с очередным земляком. Анненков заметил, что кончина поэта, как она ни прискорбна, сопровождалась "явлением в высшей степени отрадным и поучительным: она разбудила хладнокровный, деловой Петербург и потрясла его… Гоголь отвечал тотчас же каким-то горделивым, пророческим тоном", поразившим собеседника: "Что мудрёного? Человека всегда можно потрясти… То ли ещё будет с ним… увидите". Гоголь, конечно, намекал на действие его будущей книги.

Когда Анненков, закончив свой труд по переписке нескольких глав поэмы, уезжал в Неаполь, то Гоголь проводил его до дилижанса и на прощание сказал "с неподдельным участием и лаской": "Прощайте, Жюль. Помните мои слова. До Неаполя вы сыщете легко дорогу, но надо отыскать дорогу поважнее, чтоб в жизни была дорога…" Гоголь снова приоткрывал те свои сокровенные переживания и надежды, которые он связывал со своей книгой. Не одному Анненкову — многим соотечественникам должна была она открыть жизненную "дорогу".

В конце августа покинул Рим и Гоголь. Он вёз с собою рукопись "Мёртвых душ".

Путь Гоголя первоначально пролегал на север — Флоренцию, Геную, потом — Дюссельдорф, Франкфурт-на-Майне, Ганау*, Дрезден, Берлин… Снова — в который уже раз — сменялись перед ним сельские пейзажи, города, страны.

Во Франкфурте Гоголь встретился с Жуковским, и эта встреча решила судьбу его драмы из украинской истории.

Мы уже знаем, что Гоголь работал над драмою параллельно с "Мёртвыми душами"; особенно интенсивно в Вене летом 1840 года, что послужило толчком для болезни. В Риме, переписывая главы первого тома, Гоголь тайком от Анненкова продолжал писать драму (однажды Анненкову нечаянно попался на глаза лоскуток бумаги с репликой казака: "И зачем это господь бог создал баб на свете, разве только чтоб казаков рожали бабы…"). И вот теперь писатель решил прочесть драму Жуковскому.

Результат оказался печальным. Во время чтения Жуковский задремал, и Гоголь расценил это как дурной знак. "А когда спать захотелось, тогда можно и сжечь её", — сказал он и бросил рукопись в камин. Это было третье из известных сожжений Гоголем своих произведений.

Из Франкфурта Гоголь переехал в Ганау, где встретился с братьями Языковыми — Николаем и Петром. Н. М. Языкова* Гоголь высоко ценил как поэта, находил много близкого себе в его душе и характере.

Познакомились они двумя годами раньше в том же Ганау; теперь дружба их укрепилась. Языков был тяжело болен, его одолевали мучительные творческие сомнения, и Гоголь стремился поддержать его волю и веру в себя. Несколько позже он напишет Языкову: "Несокрушимая уверенность насчёт тебя засела в мою душу, и мне было слишком весело, ибо ещё ни разу не обманывал меня голос, излетавший из души моей".

Гоголь спешит проверить на Языкове благотворную силу своего слова, своего внушения. Это слово, оказывается, может воздействовать и непосредственно, вне художественного произведения. Таково теперь новое настроение Гоголя, наметившееся после венского кризиса 1840 года.

Но всё-таки больше всего надежд Гоголь возлагает ещё на своё творческое слово, на новую книгу. Ради неё он спешит в Россию.

В начале октября Гоголь приезжает в Петербург, а через несколько дней он уже в Москве, в обществе Аксаковых, Щепкина, Погодина, Шевырёва…

Все уже знали, что Гоголь привёз готовый том "Мёртвых душ", хотя писатель по обыкновению уклонялся от расспросов случайных лиц, а ближайших друзей просил сохранять тайну.

Поскольку Гоголь всё это время продолжал работу и римская рукопись покрылась большим количеством поправок и дополнений, пришлось организовать новую переписку. Пока шла переписка первых шести глав, Гоголь прочитал Сергею Тимофеевичу и Константину Аксаковым и Погодину вторую половину поэмы. Впечатление было ещё более сильным, чем при первых московских чтениях годом раньше.

В декабре начались хлопоты по изданию поэмы, которые неожиданно затянулись и принесли Гоголю немало огорчений, стоили нервного напряжения и многих сил.

Вначале он намеревался провести рукопись через московскую цензуру, но, завидя угрожающие симптомы и опасаясь запрещения книги, изменил своё решение. С помощью Белинского он переслал "Мёртвые души" в Петербург и подключил к делу своих влиятельных столичных друзей — А. О. Смирнову, В. Ф. Одоевского, П. А. Плетнёва, М. Ю. Ви-ельгорского… В марте следующего, 1842-го года цензурное разрешение поэмы было полу-чено, но с существенной потерей — без "Повести о капитане Копейкине". Ещё месяц-два ушли на подготовку новой, пригодной для цензуры редакции "Повести", на пересылку рукописи и хлопоты по печатанию (книга печаталась в Москве, в университетской типографии), на чтение и исправление корректур. Наконец, к двадцатым числам мая книга вышла в свет и тотчас же стала самой живой, самой важной, самой волнующей новостью — и литературной, и общественной.

"Мёртвые души" потрясли всю Россию", — скажет впоследствии А. И. Герцен.

Всеобъемлющая мысль. Люди и страсти. "Приобретение — вина всего…". "Грозная вьюга вдохновенья". Суждения и толки.

Для начала, пожалуй, нужно пояснить, что означала "мысль" произведения, то есть его фабула; что значит скупка-продажа крестьян — то, чем занимаются главные герои гоголевской поэмы.

При существовавшем в то время в России крепостном праве крестьян можно было продавать и покупать, причём не только с землёй, но и без земли — на вывод. Можно было производить с ними и различные финансовые операции, например, получить под залог крестьянских душ сумму денег. Чичиков и решил совершить такую операцию, только вместо душ живых он решил заложить души фиктивные, "мёртвые".

Законы Российской империи делали подобную аферу вполне возможной, поскольку официальная регистрация живущих крестьян ("ревизские сказки") производилась через некоторые — иногда большие — интервалы времени, а до тех пор умершие числились как живые, и за них помещикам, то есть их владельцам, приходилось платить налоги. "Да накупи я всех этих, которые вымерли, пока ещё не подавали новых ревизских сказок, — думает Чичиков, — приобрети их, положим, тысячу, да, положим, опекунский совет даст по двести рублей за душу: вот уже двести тысяч капиталу!"

Отсюда видно, что "мысль" Пушкина, переданная Гоголю, заключалась именно в афере с мёртвыми душами. Подобные факты имели место и в действительности и становились широко известны. Рассказывали о некоем "старинном франте" П., который скупил себе мёртвых душ, заложил их и "получил большой барыш*" (упомянутый случай, возможно, и имел в виду Пушкин: по свидетельству современника, он прокомментировал его репликой: "Из этого можно было бы сделать роман"). Говорили о некоем помещике Харлампии Петровиче Пивинском, который накупил мёртвых душ, чтобы приобрести ценз* на винокурение. Подобные факты, включая и историю с Пивинским, имели место на Украине и, возможно, были известны Гоголю ещё до разговора с Пушкиным.