Николай Гринкевич - Строки, имена, судьбы...

Дело теперь в солнечных лучах. С наступлением весеннего времени и удлинением дня солнце начало ежедневно светить прямо на автопортрет, отчего краски выгорают и все сводится на нет. Если Третьяковская галерея не поторопится, то будет поздно: скоро на месте замечательного автопортрета останется одна бумага с несколькими невразумительными чертами. Поистине жутко смотреть, как уже теперь изменилось выражение лица, из энергичного и мрачно бодрого став кислым и даже как будто сонным!

А дни удлиняются, и вскоре поя сап с я мухи, которые, несомненно, его засидят! Пока их немного, мы мажем еще их отгонять и даже не дать им приближаться, но термометр показывает повышение температуры и зародыши мух очень быстро развиваются из своих личинок. Прямо скажу: лучше бы он сгорел во время пожара, нежели, выцветя, быть окончательно засиженным, на глазах семьи.

Сергей Сергеевич! Представьте себе эту картину: шедевр высокого искусства, замечательный памятник живописи и литературы — погибает под каким-то мушиным, пометом, потому что гадят мухи, бессознательно!

Умолкаю.

Готовый к услугам Вашим

Леонид Андреев. 6 апреля 1915 г."

"Милостивый Государь Сергей Сергеевич, г-н Голоушев!

Л. И. Андреев. Открытое письмо. Всемирный почтовый союз. Россия

Как человек, весьма преклонного возраста и к тому же священнослужитель, я бы побрезговал обращаться к такому общеизвестному афеисту и натуральному отрицателю всех основ, подобному Вам. Но, известясь о чине Вашем по табелю о рангах, нахожу в том смягчающее обстоятельство и уповаю, что подобно всем прочим статским советникам, к концу жизни Вашей наступит у Вас просветление, чему бывали примеры. Но после этой нотабены перейду к существу моего прошения, обязанного некоторой деликатной и даже необыкновенной случайности, имевшей место в позапрошлую пятницу, чему есть запись в моих мемуарах. Так, придя ко мне, просила моего опытного совета мамаша литератора и сочинителя Леонида Андреева, чтобы я вник в положение и осушил слезы многочисленной семьи, не считая домашних животных. Сколь мог я уразуметь, будто бы сын их, литератор, по болезни сделал чей-то автопортрет, замечательный по сходству и даже не уступающий Серовскому, но тут появились слухи в огромном будто бы количестве, подобно саранче, затмевающей солнце, и все это расстроило умственные способности ихнего сына, уже в изрядной степени разрушенные. И сколько я мог понять, просят они Вас от лица семьи, как доктора по внутренним и женским болезням, взять ихнего сына на Ваше врачебное попечительство, а этого автопортрета не брать и оставить для мух что ли или вообще для хозяйства и приплода. И насколько я могу упомнить, умоляют они Вас не держать ихнего сына в комнатах, а только в галерее или колидорчике; но если что напутал или они напутали, то по христианскому братолюбию уповаю на прощение. И еще просила их мамаша об одной милости, о которой даже затрудняюсь передать, как-то: будто Вы имеете такую власть и настроение, что даже можете повесить ихнего сына в этом колидорчике, чего они очень опасаются. За сим имею честь, Милостивый Государь, остаться Вашим молитвенником и не оставьте Вашим покровительством.

7 апреля 1915 г.

Священник О. Иеремия Шмидт".

"Анонимное письмо.

М. Г., Сергей Сергеевич! Как молодая женщина того типа, который Вам симпатичен, и при Вашем гуманном отношении к искусству, я не могу долее скрываться и должна открыть свою душу. Конечно, моя откровенность может показаться Вам странной, но я давно не придаю значения светским обычаям и правилам, тем более, что два года тому назад меня эмансипировал один знакомый зубной врач, оказавшийся негодяем. Не осудите же меня, дорогой Сергей Глаголь, и Вашим чутким сердцем поймите мое волнение, мою восторженность, за которую знакомые зовут меня Шарлотой Корде и истеричкой, так как жизнь полна клеветы, и это письмо к Вам, о котором знает только одна моя подруга, такая же восторженная девушка, как и я, уже подло истолковывается моими и Вашими врагами. Не обращайте на них внимания, и если к Вам будет звонить по телефону некто Петр Петрович, то просто скажите, что Вас нет дома.

Я бы о них не стала говорить, если бы вся эта семья не была так несчастна из-за автопортрета, с которым не знает, куда деваться при полном равнодушии музеев, тем более, что мухи и солнце уже отражаются на достоинствах кисти. Перед таким знатоком, как Вы, в вопросах святого искусства я не смею высказать мое скромное мнение, но мне и моей подруге автопортрет кажется замечательным, не уступающим известному портрету Серова… Серж, Вы должны его спасти от пожара и от мух! Я вчера была у них, и это ужасно, что делается: они не спят и почти не кушают и все только отгоняют мух и гадкую моль. Вы должны их спасти!

Сережа! Пупсик! Если ты ценишь любовь и ласки молоденькой и хорошенькой женщины, то немедленно пошлешь за автопортретом Грабаря для этой гадкой Третьяковской галереи… иначе я рассержусь на тебя, противный Сережка!.. Одно только твое слово, и я отдамся тебе, когда и где ты хочешь, хотя мне удобнее лично в Хамовниках, где я часто бываю, и ты узнаешь, что такое страсть испанки под знойным солнцем юга, и тогда ты узнаешь мое настоящее имя, которое тебя поразит. Пока пиши мне также анонимно до востребования на литеры X. 3. и только одно слово: да, и где ты хочешь, чтобы я отдалась, а также, пожалуйста, назначь точный час, чтобы я не ошиблась. Сережа, пупсик, я страстно жду твоего ответа!

Л. Н. Андреев. Шарж В. В. Каррика (Журнал "Леший", 1906)

Твоя доброжелательница X. 3.

Пост скриптум. Пожалуйста, не печатай этого письма в газетах и дай клятву молчать, а если позвонит Петр Петрович и вообще будет угрожать, то сообщи о нем полиции, он полиции боится, ничтожный трус!

П. П. С. И не верьте ему, если будет грозиться, что изобьет Вас на парадном, он не осмелится этого, и лучше пройдите через черный ход".

"Милый и достойный друг. Ты говоришь: прислать фотографию с автопортрета. Но разве это возможно. Разве сухая и холодная, равнодушная фотография сможет передать его скрытый смысл, его тайную красоту. Только музыкой, разве, я мог бы дать представление о разнообразии и удивительной дисгармоничности черт автопортрета. Сделай такой опыт: ночью, когда все спят, открой тихонько крышку рояля, зажмурься и изо всей силы бей обеими руками по клавишам; и когда за стеной начнуть кричать, и дворник будет ломиться в дверь, и сойдет внезапно с ума дремавший кот — ты получишь некоторое представление о действии моего портрета на ум и чувство толпы.