А Гейнс - Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг.

Еще много текинцев, притаившихся и не отысканных днем, не шевелясь, с понятным нетерпением ждали конца дня, — и вот наступила желанная, безлунная, хотя безоблачная ночь и началась последняя игра на жизнь и смерть: немногим счастливцам удалось проскользнуть через стену в пески.

Как проведен был вечер рассказывать нечего; все были в праздничном настроении. Это чувство солдаты определяют выражением: «точно из бани вышел, хорошо попарившись»; суровые сцены недавнего боя возбуждать такое настроение не могли, так как сами обыкновенно смягчаются в воображении участников, пирующих в кругу товарищей и находящихся в настроении обнять всякого. Вид бегущего противника, за минуту перед тем вырывавшего из рядов героев дня, рыцарская гордость победителя при очевидном доказательстве, что не удалось противнику устрашить его, вид многочисленных жертв неприятеля, удовлетворяющей за те жертвы, которыми оплачивалось усилие одолеть его, сознание, что победой этой возбуждена общая радость соотечественников, основанная на ожидании скорого удачного исхода войны, все это сливалось в одно впечатление — торжествующую гордость победителя, которую он испытывает под финальным громом орудийных выстрелов.

Проиграли текинцы свое дело… многочисленность не выручила их! Но в этом бою имя храбрых, имя героев заслужено павшими для всего своего племени; тяжелой жертвой покупалось нами все, что для них было дорого. Невиданный ими ад от артиллерийского огня и взрыв, заставил отважных защитников дрогнуть перед такими ужасами и значительную часть их оставить крепость ранее штурма, только и выручили нас из большой опасности. Неизвестно, то ли бы произошло, еслиб тысяч пятнадцать ушедших до боя остались в крепости и кинулись на помощь оборонявшим южный угол, которому угрожало всего около трех тысяч штыков а в рукопашном бою число войск играет огромную роль, и оно было не на нашей стороне. К счастью, половина оставшихся оказалась под силу нашей горсти героев, и текинцы, после упорного боя, сдали Денгли-тепе. [82]

Об отнятых у них трофеях говорить не буду, не до обороны их было текинцам: гибель массы их, около 8,000, очевидно оканчивала войну; для чего им было брать с собою наши орудия, к чему было тащить свое медное орудие, приспособленное к толстому бревну, служившему лафетом, укрепленным на сально погнутой оси, и брать с собою фальконеты, прикрепленные к деревянным рамам.

Число погибших текинцев трудно определить. Жандармский офицер, наблюдавший за закрытием трупов, насчитывал в одной крепости более 8,000, а сами текинцы насчитывают погибших товарищей за все время осады до 14,000 человек.

Еще не все проснулись 13-го января, как в отдалении, в стороне крепости, послышались залпы… «Это что такое?» вырывался у каждого невольный вопрос; затем, многие из недоумевавших, подумавши, произносили: «Ах, да, не все счеты сведены с текинцами.»

Чудное, ясное утро осветило новую картину: не вчерашнее чистое мертвое поле с насыпями по всем направлениям, скрывавшими движение и оберегавшими жизнь атакующих, представлялось теперь, а оживленная площадь, по которой массы солдат, персиян и армян пеших и конных — двигались открыто в крепость и из крепости. Если в общечеловеческом вкусе картина эта, с прибавкою деталей, оставленных вчерашним упорным боем, должна казаться не особенно привлекательною, то нам, ставшим вчера свою жизнь всем случайностям, наоборот, она имела некоторую прелесть.

С некоторым удовольствием глядели мы в этот день на стены Денгли-тепе, на которые еще вчера смотреть открыто стоило жизни. Теперь они изображали только ограду, через которую свободно проходили тысячами наши аламанщики, навьючившись разным имуществом с какой-нибудь курицей или трасировавным ястребом наверху, а за нею другие тысячи разыскивали брошенные ценные вещи, пробираясь мимо хозяев, либо безжизненно глядящих на них, либо лежащих, с закрытыми глазами, точно не желая видеть, что происходит вокруг них. Все пространство между стеной крепости и Охотничьей калой было густо покрыто женщинами и детьми; тут только, при писке и плаче голодный и осиротелых малюток, что-то покалывало в сердце большинства любопытствующих [83]окружавших эту площадь. Еще не было десяти часов, как в разных местах послышались хоры военной музыки, и вслед за этим рота за ротой переходили обвал, как единственный проход, и направлялись к средней площади, расчищенной для предстоявшего парада.

Среди каре перед аналоем выстроились знамена, между которыми красовалось и отобранное от текинцев знамя 3-го батальона Апшеронского полка. За молебном последовала панихида об убитых на штурме, затем другая о погибших под этою крепостью в 1879 году. По окончании окропления войск святою водою, все ждали слова генерала Скобелева; войска нуждались в похвале любимого начальника — в его благодарности. Да и умел он с такою искренностью, с таким увлечением говорить свое спасибо, что любо было его слушать.

Правило генерала Скобелева знакомить начальников частей со всеми своими желаниями и целями в предстоящем бою не могло не приносить самые блестящее результаты и избавляло его самого от необходимости писать диспозиции с бесчисленными подробностями, а недозволение даже себе вмешиваться в детальные распоряжения каждого из начальников развязывало всем руки, и все его диспозиции разыгрывались точно без малейшего замешательства.

Во время боя генерал Скобелев всегда зорко следил за всей линией, пущенной в бой, и малейшее начинание не ускользало от его внимания. В бою все начальники, действуя самостоятельно, чувствовали в то же время, что визжи в руках опытных, умеющих вовремя исправить каждую ошибку, и это сознание еще более развивало смелость в распоряжениях начальников, управлявших боем.

Скобелев говорил, что из отраднейших воспоминаний будет текинский поход, где он видел замечательно честное исполнение офицерами своей. Обязанности и идеальный порядок, что здесь осязательно, в первый раз, на деле убедился он в той пользе, какую может принести хорошая артиллерия и что предварительное обстреливание неприятельской позиции артиллериею не тактически фарс, созданный для запугивания противника, а может быть употреблено как фактическая подготовка для окончательного поражения неприятеля. Солдаты и офицеры поверили также, что, кроме той любви, которую он всегда питал к солдату, теперь, при [84]виде молодецкой его удали штурмуя Денгли-тепе, беспримерной бодрости, при почти сверхъестественных усилиях, копая траншеи и выстаивая ночи в ожидании нападения неприятеля, он с глубоким уважением кланяется ему.

Текст воспроизведен по изданию: Очерк боевой жизни Ахалтекинского отряда 1880–1881 гг. СПб. 1882