Николас Рейнольдс - Писатель, моряк, солдат, шпион. Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935–1961 гг.

Почему Хемингуэй стал целью этой акции? По мнению д-ра Эрреры, постоянные посиделки у Эрнеста беспокоили местные власти. Через в общем-то тихое местечко Сан-Франциско-де-Паула то и дело проносились автомобили, полные пассажиров, в сторону усадьбы Finca Vigía. Многие гости американца были левацкими элементами. (Эррера, как коммунист, не относился к типичным друзьям Хемингуэя, который предпочитал водиться с более независимыми революционерами вроде себя.) По словам Эрреры, собрания у писателя были политическим только в том смысле, что все «неизменно высказывались по [политической] ситуации… обычной теме для разговоров в наши дни в любом месте» {35} . Однако в основном, как утверждал доктор, Хемингуэй крутил фильмы, заимствованные в американском посольстве, а потом сидел и трепался со своими гостями. Впрочем, даже это было чересчур для сельской полиции, и она заявилась в усадьбу, но Хемингуэй объяснил, что беспокоиться не о чем: единственное, чем они занимаются тайно, — это поглощают виски {36} .

Эти тревожные сигналы говорили о непрочности положения писателя на Кубе. Идеально было бы держать Батисту на расстоянии, не слишком раздражая режим и не доводя дело до депортации. В то же время Хемингуэй симпатизировал повстанцам и оказывал кое-какую помощь тем, кому доверял: он давал деньги Эррере на поддержку революционного движения, а может быть, даже помогал покупать и хранить оружие. Он не хотел слишком афишировать свои политические взгляды. Негативные последствия статуса скороспелого антифашиста запомнились ему хорошо.

Эти последствия вызвали бурную дискуссию в 1958 г., когда журнал Esquire собрался переиздать три коротких рассказа Хемингуэя о гражданской войне в Испании: «Разоблачение», «Ночь перед боем» и «Мотылек и танк». Тематика — и язык — рассказов отражала антифашистские настроения 1930-х гг. и шла вразрез с антикоммунистическими настроениями 1950-х гг. (В «Разоблачении» речь идет о выдаче старого знакомого контрразведке, а «Ночь перед боем» посвящена политическим представлениям американского солдата об Испанской Республике.) Хемингуэй позвонил с Кубы Альфреду Райсу, своему адвокату в Нью-Йорке, и потребовал опротестовать переиздание под тем предлогом, что Esquire (осуществивший первое издание) приобрел права только на однократную публикацию {37} . Писатель настаивал на том, чтобы Райс не упоминал «какие-либо политические основания» {38} .

Как человек, который никогда не упускал случая устроить тяжбу, — один из биографов Хемингуэя называл его «крайне жестким и агрессивным» — Райс в начале августа подал иск в суд штата Нью-Йорк, с тем чтобы остановить Esquire {39} . В судебных протоколах он настаивал на том, что действия журнала нанесут «огромный вред и непоправимый ущерб истцу» {40} . Райс приводил такие аргументы: «С течением времени отношение к работам автора может меняться как в благоприятном, так и в неблагоприятном направлении… Примером является изменение отношения людей… к России», наш военный союзник стал теперь «главным врагом». Намеренно или нет, Райс вторил тому, что Хемингуэй говорил Хотчнеру в 1951 г. насчет «Пятой колонны», которая превратилась в «подрывную» пьесу после начала холодной войны {41} .

Хемингуэй рассерженно обвинил Райса в том, что тот подставил его: когда репортер The Times попросил прокомментировать сказанное, писатель взорвался, заявив, что человек, которого он впоследствии назвал «продувной бестией», приписал «ему то, чего он не говорил» {42} . Хемингуэй отмежевался от Райса и сказал, что отказывается от иска: «Эти заявления сделал мой адвокат… а я позвонил ему и разнес его за это» {43} . Писателя особенно расстраивал намек на то, что причиной запрета на переиздание были его политические страхи: «…если кто-нибудь думает, что меня беспокоят чьи-то домыслы о политических последствиях моих рассказов, то он ошибается». Две недели спустя Хемингуэй поблагодарил репортера The Times , за то что тот помог представить «сфабрикованную» историю в правильном свете и рассказать об этом {44} . Иначе единственным, что осталось бы в печати, была версия Райса, которую телеграфная служба Associated Press разнесла бы «по всему миру», создав у читателей впечатление, что Хемингуэй «решил переметнуться на другую сторону, или засветиться в прессе, или сделать сразу и то и другое».

Не все поверили словам Хемингуэя. На следующий день после публикации The Times газета The Wall Street Journal отозвалась о Хемингуэе не так благосклонно. Она опубликовала 8 августа язвительную статью под заголовком «Старик и гонорар» {45} :

Писатель прошел с честью через несколько войн и никогда не беспокоился о том, что думают люди о его политических взглядах… Неправда, что писателя волнует изменение отношения общества к России в наши дни. Писателя такие вещи не касаются.

Вполне возможно, что The Wall Street Journal была недалека от истины. Письма близким друзьям в 1950-х гг. говорили о том, что их писал человек, очень чувствительный к общественному мнению в США. По более практическим соображениям его очень сильно заботило, что думают кубинские власти о его политических взглядах.

Той весной и летом борьба между Батистой и Кастро на острове не позволяла расслабиться никому. Когда Кастро призвал ко всеобщей забастовке, Батиста разрешил гражданам стрелять в забастовщиков. По слухам, Кастро в свою очередь приказал уничтожать тех руководителей, которые не присоединятся к забастовке. В результате гражданское население стало избегать появления в общественных местах; даже в крупных магазинах вроде Woolworth’s практически не было посетителей {46} . Хемингуэя беспокоили недавние похищения американцев — «новый… вид спорта», которым баловались люди Кастро. Знаменитый экспатриант мрачно шутил, что Кастро может принять у себя больше американцев Четвертого июля [10], чем американский посол, и что он, Хемингуэй, уже интересовался в посольстве, начал ли Кастро похищать агентов ФБР {47} . Мэри он сказал, что в Finca Vigía вполне могут заявиться мародеры, «когда наступит беззаконие» {48} . А стоит кому-нибудь обмолвиться о своих политических взглядах, как тут же нагрянет сельская полиция с обыском {49} . Возможно, именно по этим причинам Хемингуэй сбросил в море оружие, которое хранилось на Pilar, и оставил дома лишь несколько ружей {50} .

Поскольку жизнь на Кубе стала очень беспокойной, Мэри и Хемингуэй решили провести осень и зиму в Айдахо. Они соскучились по просторам американского Запада и надеялись, что временная смена обстановки пойдет им на пользу {51} . В августе они арендовали дом в Кетчуме, а в октябре перебрались туда. Однако Куба не выходила у Хемингуэя из головы. Он внимательно следил за происходящим на острове: насилие там не прекращалось и конца этому не было видно. В ноябре он, как никогда, достал буквально всех. «Правых там нет — обе стороны отвратительны… ситуация не слишком хорошая, а перспектива убийственная, — писал Хемингуэй своему сыну Патрику. — Наверное, надо убираться оттуда. Будущее выглядит очень мрачно…» {52}