Николас Рейнольдс - Писатель, моряк, солдат, шпион. Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935–1961 гг.

В ответ на приглашение Мэри старые друзья и родственники съехались со всех концов, чтобы принять участие в этом фантастическом событии, растянувшимся на несколько дней. Среди гостей были знаменитости и почти что знаменитости вроде Бака Ланхема и Дэвида Брюса, ныне посла, не говоря уже о выдающемся матадоре Антонио Ордоньесе и его учениках. Присутствовали даже два индийских махараджи, один из Куч-Бихара, а другой из Джайпура. Из Кетчума приехал личный врач и хороший друг писателя д-р Джордж Савье с женой Пэт. Торжество получилось веселым, однако не обошлось без омрачающих моментов. Там были танцы и музыка, фейерверки, подарки и тосты, включая посвящение от Дэвида Брюса, в котором восхвалялись «сердечность, мужественность и щедрость» писателя {84} . В то же время всем пришлось терпеть (или пытаться не обращать внимания) на выпады Хемингуэя, когда он обрушивался на гостей, даже на своего лучшего друга Ланхема. Мэри было очень трудно смириться с ужасными, бессмысленными вещами, которые он говорил ей на людях, и вниманием к молодым женщинам, которых пригласили на вечеринку по его настоянию.

Примерно через три месяца после мелодрамы в Малаге Хемингуэй съездил в Нью-Йорк, а потом вернулся на Кубу, где все еще торжествовала революционная законность. В аэропорту его опять встречала большая толпа народа. На этот раз это были не только друзья и соседи, но и репортеры, которые хотели услышать от писателя заявление. Хемингуэй сказал им, что не верит гадостям, которые «зарубежная пресса» говорит о революции, и по-прежнему поддерживает новое кубинское правительство {85} . По сообщению кубинского информационного агентства Prensa Latina, «он надеялся, что кубинцы будут считать его не янки … а таким же [как они] кубинцем», после этого писатель схватил и поцеловал кубинский флаг {86} . Он сделал все так быстро, что фотографы не успели запечатлеть этот жест и попросили повторить его. С улыбкой Хемингуэй сказал, что он писатель, а не актер, и отправился домой. Его сопровождали порядка 20 автомобилей, набитых поклонниками. Американское посольство в Гаване доложило об инциденте в Вашингтон в депеше, где с пометкой «для служебного пользования» говорилось, что «к сожалению» Хемингуэй «открыто занял позицию, которая свидетельствует либо о (1) жесткой критике своего правительства и сограждан, либо о (2) поразительной неосведомленности о развитии событий на Кубе с начала этого года» {87} .

В 1960 г., после временного пребывания в штате Айдахо, Хемингуэй и Мэри вернулись в усадьбу Finca Vigía {88} . Старый друг писателя репортер The Times Герберт Мэттьюз расценил это как «сознательный жест» в поддержку революции со стороны литератора, который был героем народа Кубы {89} . А 12 января Хемингуэй написал Ланхему о том, что продолжает верить «в историческую необходимость… революции» {90} . Он смотрит «в будущее» и ждет наступления того дня, когда Кастро сможет изменить кубинское общество к лучшему. По этой причине ему не так интересна текущая, «каждодневная» драма, которую невозможно не видеть: огромные плакаты «Куба — да, янки — нет!» по всей столице и нескончаемые радиовыступления, клеймящие Соединенный Штаты как циничного и жестокого «врага народа номер один» {91} . Казалось, будто Кастро прочитал роман-антиутопию Джорджа Оруэлла «1984» и влюбился в пассажи о тоталитарном «новоязе».

Мэттьюза с его благожелательным отношением к Кастро встретил очень радушный прием в Finca Vigía, когда он приехал туда на званый завтрак в начале или в середине марта. Хемингуэй «так обрадовался встрече с ним… что их оживленная беседа растянулась на полдня» {92} . Репортер, который оказался в изоляции и был теперь отлучен от основных периодических изданий в Америке, по-прежнему с оптимизмом смотрел на Кастро, подчеркивая, что тот уже занимается здравоохранением и образованием и что 75 % жителей поддерживают его. Проблемы, которые он предвидел в то время, были связаны не столько с делами Кастро в стране, сколько с отношением к нему в Соединенных Штатах. Хемингуэй, человек, который инструктировал помощника Кастро, как надо работать с американской прессой, не мог не согласиться с Мэттьюзом {93} .

В мае 1960 г. Хемингуэй и Кастро встретились в первый и, наверное, в последний раз {94} . Это произошло во время соревнований по рыбной ловле на приз Хемингуэя. По всей видимости, Кастро с соблюдением всех правил поймал самую большую рыбу и выиграл первый приз. Когда Хемингуэй вручал приз — большой серебряный кубок, они с Кастро пообщались несколько минут. Кастро рассказал, как он обожает роман «По ком звонит колокол» и сколько почерпнул из него {95} . Официальный фотограф сделал несколько снимков, на которых они стоят рядом и что-то говорят друг другу. Более высокий, чем Хемингуэй, Кастро в своей простой зеленой форме практически доминирует на снимках. Хемингуэй, радостный и воодушевленный, кажется стариком с его растрепанными седыми волосами и всклокоченной бородой. На левой руке у него наклеена полоска пластыря.

На следующее утро посыльный доставил комплект фотографий в Finca Vigía. Хемингуэй сделал на одном из снимков дарственную надпись: «Д-ру Фиделю Кастро… в знак дружбы». Кастро долгие годы держал этот снимок на стене своего кабинета рядом с фотографией отца {96} . Хемингуэй вставил в рамку понравившийся ему больше всего снимок и поместил его на столе в Finca Vigía среди других памятных подарков и реликвий {97} .

Не исключено, что соревнования по рыбной ловле были кульминацией кубинско-американских отношений в 1960 г. Как и Мэттьюз, Хемингуэй надеялся, что Соединенные Штаты предоставят Кубе кредит доверия. Они ждали уступок от Вашингтона больше, чем от Гаваны. Однако, когда Кастро поднимал ставку, президент Дуайт Эйзенхауэр удваивал ее. В мае Соединенные Штаты свернули оставшиеся программы помощи. В целом аполитичный Рене Вильярреаль, помощник Хемингуэя в Finca Vigía, слышал, как чертыхался по этому поводу Хемингуэй: он выдал «весь свой репертуар» оскорблений в адрес Эйзенхауэра и сказал, что его решение показало «диктаторское лицо Соединенных Штатов» {98} . Мэри не согласилась с ним, и после серьезной перепалки они отправились спать в разные спальни.

Еще хуже обстояло дело с квотой на сахар, которая гарантировала продажу основного кубинского экспортного продукта по хорошей цене Соединенным Штатам. Хемингуэй очень надеялся, что Соединенные Штаты не урежут ее. «Это был бы реальный удар. Это толкнуло бы Кубу к русским» {99} . Однако Четвертого июля — дата была выбрана неслучайно — Кастро организовал массовый антиамериканский митинг в центре Гаваны, а двумя днями позже Эйзенхауэр сократил квоту. В тот день писатель слушал радио каждые полчаса, начиная с шести утра, как будто надеялся, что новости станут более позитивными со временем {100} .