протоиерей Александр Горский - Дневник

Переменив разговор, спросил Владыка: „Да что вы не пользуетесь для своего журнала иностранными журналами?“ Я отвечал, что известные нам немецкие и французские журналы не представляют материалов, удобных к обработанию для нашего издания. Нравственного содержания статьи немецкие, как и проповеди, нейдут для нас, потому что излагаются незанимательно. Ученые более направлены против своих заблуждений. Французские с ученой стороны слабы. Указал на статьи Unиversиté Catholиque о французской революции в отношении к церкви, и еще: понятие о Боге откровенное в сравнении с учением древних религиозных учений. Нравственные статьи более направлены к социальным вопросам. Говоря о древних религиозных учениях, Владыка высказал мысль: „Мне кажется, Веды не так стары, как выдают их. Какой-нибудь пророк зашел в их страны: его учение смешали со своим, или местным, и вышла эта смесь.“ При этом указал на учение о самопогружении у браминов: смотреть на конец своего носа. „Это, – говорил он, – искаженное учение об углублении в самого себя, о внутренней молитве.“

Отпуская, сказал: „Скажи о. ректору, что на письмо его не буду отвечать. Нужное я сказал.“

Спрашивал еще: что нового нашел я в рукописях 141.

11 Апреля. Еще раз Господь сподобил мне быть общником Его святой трапезы. В продолжении утрени и в обедню до освящения Св. Даров довольно было нужно бороться с усталостию, которая усиливалась теплотою храма, хотя и умеренною открытием верхних окон. Но со времени освящения Св. Даров ощутительнее стала деятельность душевного чувства. Блогодарение Господу. Не в омертвении чувства приступил я к чаше Господней; в душе моей, вместо обыкновенного смущения, разлилось какое-то успокоительное чувство от того представления, что я стою как бы в той храмине, где Сам Господь по воскресении предложил хлеб, и где он хотя обличил, но еще более явил своей благости в обращении со своими неверными учениками. Это дало мне дерзновение забыть о своем недостоинстве на это время. Предаясь во всем благости моего Спасителя, Которого незримый образ предносился душе моей, я приступил, и да не будет со мною того, от чего я отрицаясь приступил: ни лобзания ти дам, яко Иуда !

Странное случилось с нашим добрым старцем Иваном Михайловичем! 142Прибыл он к утрени довольно в смущенном положении. Лошади, на которых он отправился, или заупрямились, или не смогли вывезти из грязи. Он должен был встать и идти пешком. По времени ночи, по грязи, по силам старца, это должно было его изнурить. Лишь пришел он в алтарь, как и сел. Когда за утреней нужно было идти из алтаря на средину храма, чтобы, по обычаю, христосоваться со служащими, я пригласил к участию в этом Ивана Михайловича; он сначала отказался, сказав, что устал, что слаб ногами. Я хотел ему сказать: пойдемте, Иван Михайлович, в последний раз вместе. Но опасаясь, чтобы слова: «в последний раз», не смутили его, удержался, а пригласил вторично просто, указав на то, что обряд непродолжителен. Он пошел по пути за мною; когда нужно было сходить со ступеней амвона на помост, оступился, так что едва был поддержан другими и мною. После окончания обедни, вместе были мы у о. инспектора. Иван Михайлович был бледен: я приписывал это недостатку сил и утомлению от пешого хождения. Прощаясь, здесь он извинился, что не может зайти ко мне. Часу в десятом слышу, что он после поздней обедни, сходя с лестницы от Казначея, у которого был с обычным поздравлением, оступился и ударившись головою о ступени, по которым спускался, пробил ее до крови. Немедленно была подана ему помощь. Старец не помнил, что с ним случилось, где он? О. Наместник подозревал, не было ли здесь маленького удара.

Удар колокола к утрени на Светлый день застал меня на этих словах Евангелия Иоанна: О сем разумеют вси, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою 13, 35. Мне показалось это знаменательным для меня! Нужно мне часто повторять эту заповедь о любви!

9 января. Владыка спросил, чем занимаюсь, и потом предложил подать ему представление об отчислении от Успенского Собора двух месяцев Макарьевских Четьих миней, которых недостает в экземплярах синодальной библиотеки. Упомянул о том, что из библиотеки Успенского собора все латинские книги переданы в Московскую семинарскую библиотеку. Мимоходом и довольно загадочно дал разуметь, что дело идет о распределении книг синодальной типографии, между которыми довольно значительных на иностранных языках. При этом он указал на сочинения против Камня веры, напечатанные в Швеции 143. Потом спросил, есть ли что нибудь у нас против раскола? Когда я напомнил о статье Никиты Петровича 144, он заметил, что полемика его неудачна, вдается слишком в далекое и на романтический манер излагается в виде какого-то разговора. При этом прибавил: „Я написал на вопрос, предложенный мне от раскольников: могут ли они молиться за своих отцев? Я отвечал, что без всякого сомнения могут, исключая впрочем закоренелых, как то Никиту. Ответ свой однако же послал для обсуждения к Преосвященному Григорию 145, с тем, чтобы он в случае нужды показал Митрополиту 146. Но Преосв. Григорий болен“. После того Владыка спросил: читал ли я речь Владимирского предводителя дворянства? И сделал замечание на то, что вошло в моду писать к Государю адресы, по примеру Англичан, с которыми воюем, и которые иногда кидают грязью в свою королеву. Есть в речи нечто и религиозное: но этот предводитель любит выражаться слишком напыщенно. Владыка подтвердил слух о победе над турками, приписывая успех Хомутову, а не Ушакову, и заметил, что успехи доселе доставались благачестивым. О Хомутове рассказал, будто Государь хотел ему поручить дела Кавказские но он смиренно отказался, не чувствуя себя к тому способным. Меньшиков, говорят, начинает прибегать к молитве. Он умен, но любит слишком шутить. О назначении Муравьева на Кавказ говорил с утешением, как по отношению к его знакомству с тамошним краем и его энергетическому характеру действования, так и по отношению к его благочестию. Рассказал о том, как вышло его назначение. Паскевич ему не благоприятствовал еще со времени Персидской войны, когда предвосхитил у него взятие Тавриса. Воронцов тоже что-то имел против него. В настоящее время Государь хотел его послать в Финляндию. Но зубная боль задержала его в пути. Между тем с Кавказа получены известия, которые требовали скорее заменить Реада, и Государь послал Муравьева. Наконец Владыка говорил о Преосвященном Иннокентии 147, что он недели с две назад писал к нему. С ним повторилась болезнь. Рука в письме несколько нетверда. Жалея об нем, замечает в его проповедях слишком большую наклонность приноравляться к обстоятельствам времени. Касательно его предсказания о победе над врагами заметил: „Если ему дано так говорить, пусть так. Если же он говорил так для воодушевления только воинов, то кажется нужно было бы быть умереннее“.