Ludmi Nuez - Моя жизнь — что это было?

Как-то в феврале я была в гостях у знакомой Беллы, она мне гадала на картах, и говорит: «тут кавалер, он в годах, он в казенном доме, и он стремится к тебе». Ну, как-то так, смысл такой. Тогда я приезжаю домой, звоню в общежитие МГУ и прошу к телефону Франсиско (телефон общий на этаже в коридоре). Почти уверена, что услышу: нет тут такого. Но пошли звать, я жду в недоумении и вдруг слышу его глухой голос: алё? Я опешила. Говорю: это Франсиско? Ответ: Si, mi amor. Я спрашиваю: а ты знаешь, кто звонит? — Si, mi amorcito lindo. Я думаю: ну, попала, точно, это не со мной, это он кому-то ещё, после стольких-то месяцев молчания. Как он будет выкручиваться, когда поймет, что это я звоню, а не его какая-то новая «аморсито». И самой так горько, что он меня забыл, выходит. А он мне: «это ты, Люденка, я тебя сразу узнал». Ну, ладно, полегчало мне. Спрашиваю, когда приехал? Говорит: сразу после Нового года. «А почему же не позвонил? — „Но ты же сказала, что всё со мной кончено, если не разведусь. А я пока не смог. Правда, я ушел жить в другой дом“. Ну, ладно, хоть так. Предложила ему встретиться как-нибудь. Он говорит: " Завтра можно?» — «Можно, я думаю». Мы встретились. Он рассказал мне, что несколько раз приезжал к метро Семеновская и стоял на выходе, надеясь увидеть меня, идущей после работы из метро. И раз или два увидел. Но не подошел: «Ведь я не выполнил обещание!»

Франсиско начал процесс заочного развода. Летом он сообщил, что развод состоялся. Этим летом 1983 года он не поехал на Кубу. Я договорилась с семьей наших хороших знакомых Бунтовниковых поехать вместе с ними на Волгу, они каждое лето ездили на устье Волги, жили в палатках и ловили рыбу. Мы втроем — Юля, Пако и я сели на поезд и поехали в Волгоград. Там переночевали у моей двоюродной сестры Нины и вместе с семьей Бунтовниковых сели на теплоход, провели там ночь и на рассвете в 5 часов высадились на какой-то станции. Нас встретило полчище комаров, а нам нужно было прождать еще 2 или 3 часа, чтобы какой-то катерок перевез нас на другой берег, туда, где Бунтовниковы закапывали свои кухонные и прочие принадлежности каждый год, когда уезжали оттуда. Мы втроем жили в нашей палатке; крупы мы взяли недостаточно, поэтому Пако каждый день уходил рыбачить. Ему приходилось хуже всего, т.к. он рыбу не ел, но, когда был голоден, приходилось. А рыбы было достаточно. Там мы провели дней 12. Возвращение было также на перекладных, и Фр-ко пришлось тащить тяжеленную поклажу несколько километров; потом, на пристани мы ночевали, еды не было, мы были страшно голодные; потом 6 часов в какой-то жаркой многоместной каюте до Волгограда, где наконец, мы отмылись, наелись и отоспались. Ну, всё равно, этот экспириенс был интересный, особенно для Фр-ко.

Осенью мы подали заявление во Дворец Грибоедова (только там расписывали иностранцев), а 27 декабря 1983 года наш брак был зарегистрирован. Нашими свидетелями были Света и одна моя коллега из Интурбюро. Мы вчетвером скромно отметили наш праздник в ресторане. Моя мама в этом не участвовала. Она никогда не одобряла моих отношений с бедным кубинцем, плохо говорящим по-русски и по этой причине не способным произвести на нее впечатления своим умением вести беседу — а этого у него было не отнять, ведь он же был адвокат и обладал способностью спокойно красочно говорить и убеждать людей, на испанском языке, разумеется.

Думаю, что читателю ясно, что я не была влюблена в Пако. Но зато он, он меня любил очень, его любовь я просто ощущала. Мне был 41 год. И мне необходимо было утвердиться в статусе законной жены! Я выпила чашу одиночки сполна!..

В первых числах января Фр-ко улетал на Кубу — все его аспирантские дела закончились. Через пару месяцев я получила от него официально оформленное приглашение поехать к нему. Он жил в каком-то доме своей старой дальней родственницы. О том, как происходило мое получение разрешения на выезд из страны, я уже писала.

Денег на билет у Франсиско, разумеется, не было. Билет на самолёт стоил рублей 800 — это почти четыре моих месячных зарплаты, а я получала хороший оклад в Торгпредстве. Но такая сумма появилась у меня после того, как я ушла из УпДК и устроилась — неофициально — референтом в Консульство Перу. Там меня ждал оклад в 400 руб. и какая-то дополнительная сумма в валюте. Посол Перу взял меня на испытательный месячный срок, посадил в архив, и после того, как я разобрала и привела этот архив в порядок, оставил и очень хорошо ко мне относился. Но в июле я опять, уже добровольно, оставляла свою редкую по удаче работу, и полетела на Кубу. Наш медовый месяц был прекрасен, несмотря на дикую жару и духоту в помещении — типа ангара, с алюминиевой крышей, — где обитал Франсиско; это была задняя пристройка к старому деревянному дому, состоявшему из четырех проходных, постоянно открытых комнат, в которых проживала старая хозяйка дома, которую я сразу не взлюбила, т.к. она была gusanos, т.е. против кубинской революции и Фиделя. И она меня взаимно. Она, например, открывала всё время из форточку, выходившую из её кухни в наш душ, а я ее упорно закрывала, т.к. не хотела, чтобы слышали наши разговоры. Я была, в общем-то, неправа; с возрастом я поняла, как не хватает старому человеку воздуха в жарком климате. Но тогда мне казалось, что она это делает из-за вредности и любопытства. Но мы редко находились дома, а чаще в доме старшего брата Фр-ко, его приветливой жены Исабель и двух выросших детей. Пако возил меня в Матансас, его родину, ездили на пляж Варадеро, который рядом с Матансас; мы ходили по ресторанам, мне всё было в новинку, мне всё было интересно, я пила самый вкусный коктейль Дайкири — нигде больше он не был таким вкусным; на мой день рождения мы побывали на концерте знаменитой Тропикана, были в Национале, Интуристе и конечно. ездили на пляжи Гаваны. Правда, он был очень недоволен, когда я встретилась с Виолетой и осталась у нее ночевать, и спали мы в одной кровати, т. к. другой не было, как и места для нее (она жила в маленькой комнатушке), Франсиско недоумевал, как можно было мне спать в одной кровати с женщиной, а я возмущалась его инсинуациями. — в нашей культуре это было нормально, в те времена она не предполагала никаких извращений. В середине августа я возвращалась в Москву — виза была дана на один месяц. Когда я после долгого перелета (16 часов!) проснулась в своей квартире и, открыв глаза, увидела стены нашей комнаты, я застонала от досады, что я вернулась в нашу убогую серую действительность и что, когда ещё я смогу снова оказаться на Кубе рядом с Пако.

В сентябре я вернулась на работу в Консульский Отдел Перу, но, к сожалению, мой хороший посол уезжал, потом приехал новый, и этот был уже не тот; консул тоже сменился, приехал новый, с женскими манерами, голубенький. Я сдружилась с Марией, красивой перуанкой, бывшей замужем за русским, наши столы стояли напротив друг друга, и мы потихоньку потешались над ужимками нового консула. Но тот факт, что мой муж кубинец, новому Консулу не очень нравился; женщина — переводчик Посла, работавшая от УпДК и, несомненно, на КГБ тоже, начала меня подставлять, придираться, ведь я работала как бы с перуанской стороны. А работа мне нравилась: ведь я вместе с Марией работала с дипломатами и их паспортами, с перуанскими студентами и справками для них, иногда выстраивалась целая их очередь по лестнице при входе в квартиру, где располагалось Консульство. Рядом с нашей квартирой располагался офис какого-то югославского представительства. С югославом мы иногда пересекались на лестнице. Как-то раз он спросил меня, не знаю ли я кого, кто бы мог убираться в его офисе. У нас была Рита, которая готовила кофе, чай и бутерброды для всех нас и разносила их по столам (это была интересная деваха, которую, ясно оприходовал кто-то из перуанцев, и которая, так же ясно, работала осведомителем. Хотя всё это мне очень хорошо ясно теперь; тогда же я всё ещё была чересчур наивна.) И я говорю: а Рите не предлагали эту подработку? — «Да, но она отказалась.» Я: «а сколько платить будете»? В общем, мы договорились, что я сама буду приходить утром, до работы в Консульстве два раза в неделю и убираться, а он будет оставлять мне наличные, конечно, в валюте, или вернее, в чеках. Но через какое-то время перуанскому военному атташе донесли, что я убираюсь у югославов. Он выразил своё однозначное отношение к этому, и мы договорились, что я работаю еще месяц (или два, не помню) и ухожу. Впрочем, это совпадало с моим предстоящим отъездом на Кубу.