Артём Драбкин - Разведчики

Что это была за рота автоматчиков, в которую Вас зачислили?

Отдельная рота автоматчиков 227-го стрелкового полка, имевшая в своем составе перед началом Курского сражения, не удивляйтесь —180 человек, разбитых на четыре взвода. Командиром роты был капитан Иван Муханбетов, крещеный казах. Человек малограмотный, заносчивый, с большим самомнением… Меня он решил назначить писарем и личным ординарцем, но у него не вышло сделать из меня «холуя», и мои отношения с ротным были весьма натянутыми. Моим первым взводом командовал москвич, лейтенант Баландин. Мы заняли вторую линию обороны на Курском выступе и каждый день копали землю малыми саперными лопатками, строили линии позиций, рыли траншеи, ходы сообщений, и, казалось, что этому труду не будет конца, суточная норма на каждого «землекопа» составляла 12 погонных метров траншеи в полный рост.

За нашими позициями встали на позициях артиллеристы, начиная от 57-мм орудий и заканчивая гаубицами. Мы чувствовали, что скоро начнется большая заваруха, и когда уже все позиции были готовы к бою, то все равно опять, как кроты, рыли землю, делали дополнительные ниши для хранения боеприпасов, улучшали брустверы и сектора обстрелов. Напряжение чувствовалось… За нашей спиной поставили заградотряд, состоявший из молодых отпетых «мордоворотов», все в фуражках НКВД.

Пулеметные расчеты в отдельных окопчиках. Нас предупредили, что если кто-то в бою «драпанет» в панике назад, то таких заградотрядчики сразу «положат» из пулеметов.

Когда полк вступил в бои на Курской дуге?

Для нас все началось 7 июля, и из боя мы вышли только через неделю, к этому моменту в роте уже оставалось всего 18 человек. В первые дни нас беспрерывно атаковали, нещадно бомбили, расстреливали из орудий, терзали на куски, но мы держались на позициях. Нам приказали: «Ни шагу назад!» Только когда под бомбежкой не выдержал и стал откатываться правый фланг, Муханбетов сказал, что мы получили приказ – разрешение на отход. Мы вылезли из траншеи, смотрю, за нами стоит подбитый «Т-34», возле него на земле сидит раненый младший лейтенант и пораненной рукой пытается перебинтовать себе перебитую ногу, слабым голосом просит нас: «Помогите, братцы». Пошли к танку, вытащили из него раненого механика-водителя с перебитыми ногами. Третий член экипажа был ранен легко. Мы: я и мои товарищи по роте – Боря Шишкин и Коля Приходченко, потащили танкистов на себе, пока не передали их санитарам. Шли мимо заградотряда, который тоже «снимался со стоянки». Нас они не трогали, так как знали, что мы отходим по приказу…

Я когда посмотрел, сколько наших погибших бойцов осталось на поле боя, то просто ужаснулся. Но весь ад был еще впереди. Нашей дивизии была уготована страшная судьба оказаться в самом центре Прохоровского танкового сражения, бои за совхоз «Комсомолец» и деревню Ясная Поляна. Обстановка была непонятной, никто не имел представления, где точно уже находятся немцы, а где еще держатся наши части, звуки боя раздавались со всех сторон. На какой-то момент наступило затишье, командир роты вызвал меня к себе и сказал: «Видишь, перед нами роща, смотри правее. Пехота оттуда драпанула, и, возможно, там еще остались наши раненые. Немцев в роще пока нет. Возьмешь двух бойцов и проверишь рощу, может, там кто из наших еще живой». Дело опасное, но святое. Взял двух автоматчиков, подождали, пока у немцев по регламенту время ужина, и перебежками отправились к роще. Роща не густая, березовая, все просматривается насквозь. Мы рванем метров десять, ляжем, потом опять рывок, перебежка, и снова залегли. Вдруг по нам дали длинную очередь из трассиров, пули прошли прямо над головой. Я залег, оглянулся, а двоих бойцов уже нет рядом. Перебежал снова и снова вперед, в роще стояли штабеля ящиков, как оказалось со снарядами к 76-мм орудиям, и я прикрылся штабелем, как щитом. Смотрю, вход в землянку, возле него ко мне спиной сидит наш боец. Я решил, что он живой, прикладом дотронулся до него со словами: «Эй, солдат», а он от моего толчка упал прямо на землю… Убитый… Меня передернуло, я стал внимательно смотреть вокруг, и тут вижу, что к роще цепью идут немецкие пехотинцы. Я тихонько, пригнувшись, отошел за штабель ящиков и оттуда дал рывок, устанавливая «олимпийский рекорд по бегу на короткие дистанции». С размаху влетел в свой окоп и вижу, как прямо передо мной в траншее стоит ротный, хмуро смотрит на меня, долго молчит, а потом как «выпалит»: «А мне бойцы сказали, что тебя пулеметной очередью наповал убило. А ты, оказывается, живой». – «Да жив я, жив, только в роще уже немцы, я чуть к ним в лапы не попал». – «А с этими двумя что теперь делать, расстрелять на месте?! Ведь, получается, что они трусы, приказ не выполнили, тебя бросили одного». – «Товарищ капитан, не трогайте вы их. С кем не бывает. В бою искупят»… И 12 июля этим бойцам представилась возможность показать себя в бою, но из этого боя они уже не вернулись…

Наступил день сражения под Прохоровкой, все, что творилось на этом поле боя, происходило прямо на наших глазах. Нас давили немецкие и свои танки, бомбила авиация и громила артиллерия, своя и чужая, все небо было закрыто черным едким дымом, кругом горели танки, а мы в этом кошмаре стояли до последнего патрона, отбивая атаки мотопехоты из дивизии СС. Здоровенные немцы шли в атаку в полный рост, видно, что пьяные, а мы огнем отсекали их от танков, а в это время танки перекатывались через наши окопы, заваливая землей еще живых бойцов, и шли на позиции артиллеристов.

Казалось, что на наших позициях не осталось целого клочка земли длиной в один метр, все было перерыто снарядами и бомбами, сплошные воронки…

Горела земля, горело небо… Жуткие воспоминания… Те, кто остался живым в этот день, уже никогда не смогут забыть 12 июля сорок третьего года…

Потом нашу дивизию отвели на неделю в тыл, поскольку от дивизии ничего не осталось. Нас пополнили и бросили в наступление, в направлении на Белгород. Здесь погиб ротный Муханбетов… Перед нами было большое чистое поле, «нашпигованное» так называемыми «шпринг»-минами. Мы только сунулись туда, как начались подрывы. Вперед пустили саперов, которые работали под огнем на этом минном поле день и ночь, а в это время по всей линии фронта шла ожесточенная перестрелка. За полем шла лесопосадка, роща, и нашей роте автоматчиков придали три танка «Т-34» и приказали ворваться в рощу и захватить позиции. Мы залезли на танки, но на подходах к роще по танкам стала бить замаскированная немецкая противотанковая артиллерия.

Все спрыгнули с «тридцатьчетверок», а Муханбетов остался на головном танке, спрятался за башней и кричал нам что-то вроде: «За танком я неуязвим!» Танки остановились в линию и стали вести ответный огонь по немецким орудиям, медленно пятились назад, а потом развернулись кормой к немцам и быстро ушли на исходные позиции. В этот момент Муханбетов остался совершенно неприкрытым от огня и был убит пулеметной очередью. Остатки роты автоматчиков отползли назад, а вечером нас послали вытаскивать с поля боя раненых и тела убитых. Труп Муханбетова мы не нашли, видимо, его тело утащили немцы, и комполка из-за этого сильно сокрушался, в планшетке убитого ротного находилась карта с оперативной обстановкой. Вместо Муханбетова ротным назначили лейтенанта Митрохина, а меня поставили командовать взводом. Утром нас снова послали атаковать рощу, но никто не вел по нам огонь, немцы ночью покинули позиции и начали отход. Это была их новая тактика, весь день они сдерживали натиск, ночью отступали и меняли позиции, оставляя за собой пулеметные заслоны. Мы наступали вперед, и когда были взяты Орел и Белгород, то мне на сердце стало легче, что не зря погибло столько наших ребят, мы отбили у немцев свою землю.