Артём Драбкин - Разведчики

Во второй раз в рукопашной мне пришлось принять участие в сорок четвертом году, когда я во главе сводного отряда форсировал Вислу в районе Пулавы. Первую траншею на берегу мы ночью взяли сравнительно легко, а во второй траншее пришлось основательно «повозиться», немцы там воевали отборные, сцепились с нами, будь здоров… Было еще немало так называемых ближних боев, когда убивали друг друга с расстояния в несколько метров, но такие бои никоим образом нельзя приравнивать к рукопашному, когда в ход идут кулаки, ножи, приклады и пистолеты.

Какие боевые задачи ставились перед взводом полковой разведки, кроме разведпоисков?

Поиски проводились редко, главная наша задача была следующей – ведение визуальной разведки переднего края противника, обнаружение огневых точек.

Каждый день мы, разведчики, отделениями и группами, по очереди, вели наблюдение с нашей передовой траншеи или непосредственно с нейтральной полосы.

Могли нас с легкой душой послать и в обычную атаку, и в разведку боем.

Летом сорок второго года, когда мы вели бои на окраинах Воронежа, а позже в районе Большой Верейки, Лебяжьего и Лукино, то везде рельеф местности, изрезанный глубокими оврагами и рвами, позволял немцам хорошо маскировать свои огневые средства. Тогда требовали – провести разведку боем. Один раз ее провели следующим образом. Пехота должна была подняться в атаку, а наш взвод разведки, усиленный автоматчиками, через овраги, прикрываясь высоким кустарником, должен был просочиться как можно ближе к немецкой передовой траншее, и в тот момент, когда замаскированные немецкие пулеметы откроют огонь по пехоте, мы будем обязаны их уничтожить гранатами, чем хочешь, любой ценой. Наш взвод разбили на три группы, и мне приказали взять командование над группой «левого фланга»… Мы смогли подобраться на расстояние броска гранаты, и когда пулеметы обнаружили себя и открыли огонь по нашей пехоте, атакующей в полный рост на правом фланге, мы их забросали гранатами, одним броском ворвались в траншею, а там кроме убитых нами пулеметчиков никого не было. Немцы просто оборудовали «ложный передний край», вперед вынесли пулеметные расчеты, а настоящая линия обороны была устроена метрах в 250–300 позади. И в этот момент по нам стали бить из минометов, пулеметов, орудий, и нам отдали приказ на немедленный отход, пришлось по-пластунски выбираться оттуда.

Визуальная разведка велась разными способами. Про один эпизод хотелось бы рассказать. Полк пытался захватить две деревушки, расположенные за широким оврагом, и для проведения атаки нам придали три танка «Т-34». Как только танки вышли на гребень оврага, по ним заработала немецкая противотанковая артиллерия, один танк сразу подбили, а два других ушли назад, атака захлебнулась. Экипаж подбитого танка пытался как-то уйти из-под убийственного артогня, им удалось задним ходом чуть отойти и сползти в овраг, но башня с пушкой остались видимыми для немцев. Экипаж снял с танка прицел орудия и покинул боевую машину. Взводу разведки отдали приказ – разведчикам проникнуть в танк через нижний люк, через канал ствола, вращая незаметно башню танка, вести наблюдение за немецким передним краем и установить точное расположение орудий ПТА. По «габаритам» для выполнения этого задания отобрали меня и еще одного разведчика, «из тощих», танкист нам объяснил, как действует танковая пушка, где находится поворотный механизм башни и как надо стрелять, если понадобится открыть огонь, чтобы вызвать на себя ответный залп противотанковой артиллерии.

Днем, по открытой и просматриваемой немцами местности, мы с товарищем по-пластунски добрались до танка, через нижний люк залезли внутрь. Я сел к пушке слева, нашел поворотный рычаг башни и медленно, как нам объяснили, стал поворачивать башню и через канал ствола наблюдать за немцами. Мы с напарником меняли друг друга, и тут я заметил, что из стоящего в немецком тылу большого каменного сарая, похожего на колхозный коровник, прижимаясь к стене, выходили по одному немецкие солдаты, видимо, это были артиллеристы. Вечером мы вернулись назад, доложили обо всем начальнику штаба полка, он все отметил на карте, включая «подозрительный коровник», и отпустил нас в расположение взвода. А потом к нам пришел стрелковый комбат и спросил: «Кто вел наблюдение из танка?» – «Я, сержант Красильщиков». – «Что интересного видел?» Я все рассказал комбату, и он мне говорит: «Завтра со мной снова пойдешь в танк». – «С разрешения командира взвода». – «Взводный разрешит». Утром проникли в танк, и этот комбат мне говорит: «Слушай, давай постреляем по этому коровнику. Нам танкисты полный боекомплект оставили». «Давайте, товарищ капитан». Навели ствол на коровник, зарядили пушку снарядом, чтобы видеть, где будет разрыв. Выстрелили первый снаряд, а разрыва не видим, но возле сарая началось движение, значит, снаряд разорвался где-то рядом. Капитан меня спрашивает: «Ты каким снарядом заряжал?» – «Вот этим». – «Да это же бронебойный!» – «Я разведчик, откуда мне знать маркировку танковых снарядов?!» – «Ладно, смотри, здесь бронебойные, а здесь осколочно-фугасные. Вот их и заряжай». Навели пушку чуть повыше сарая, выстрелили, капитан посмотрел в ствол орудия и говорит: «Прямое попадание!»

Но я сам ничего не вижу, а верхний люк закрыт. Комбат говорит: «Немцы забегали, бегут вверх к окопам. Паникуют. Видно, мы точно по ним врезали! Ах, как хорошо! Давай следующий!» В ответ немцы стали бить по месту, где стоял наш танк, из шестиствольных минометов, из «Ванюш», мы минут тридцать ждали, когда они успокоятся, и когда прекратился обстрел, благополучно вернулись к себе. Нашими снарядами, видно, была повреждена или уничтожена противотанковая немецкая батарея, по крайней мере из этого коровника больше никто по нашим не стрелял. Вечером прибыли два тягача, зацепили тросами и вытащили подбитый танк из оврага, отправили «Т-34» к ремонтникам.

Меня с напарником наградили знаками «Отличный разведчик», но в скором времени я этот значок где-то потерял.

Вы сказали, что на Воронежском фронте довелось встретиться с родным братом?

Перед зимним наступлением мы планировали поиск, и нас отвели на короткий отдых в тыл, за два километра от передовой, разместили в деревне Скляево, в целых деревянных домах. Мы чувствовали себя, как на курорте, после почти беспрерывного наблюдения за позициями противника, после опостылевшего ползания по грязи и снегу на передовой, нам дали выспаться, а завтрак привозили из полевой кухни прямо ко взводу. И как-то мне один из наших политруков, как самому образованному во взводе (с полным средним образованием), поручил прочитать личному составу фронтовую газету. Сижу на пеньке, читаю вслух, и тут слышу знакомый голос. Идут к передовой на свой НП два артразведчика, я поднялся, смотрю, а это же Лева, мой брат! Мы обнялись, но долго не могли начать разговор, от волнения комок подкатывался к горлу. Я думал, что Лева по-прежнему служит на Дальнем Востоке, а оказывается, мы с ним воюем в одной дивизии, он в артполку, а я в 520-м СП. Лева спросил меня: «Ты где, братишка?» – «В полковой разведке». – «Угораздило тебя попасть… Ведь убьют в разведке непременно». – «Я знаю… А куда деваться… Приказали, я и пошел. Кто-то же должен»… Я рассказал Леве про маму и родных, про то, что пришла «похоронка» на отца, но тогда я не знал всей правды, как на самом деле погиб мой отец… После Харьковского окружения мы с Левой попали в разные части, и снова я встретился с братом уже только после войны…