Артём Драбкин - Разведчики

Вот такие слова произнес, в присутствии подчиненного ему целого взвода разведчиков, наш, так сказать, непосредственный начальник, коммунист и кадровый армейский командир со «шпалами» в петлицах, причем совершенно трезвый. А мои друзья Кутейников и Арбузов, да и остальные, все на меня пристально смотрят, мол, ну что, Зяма, промолчишь или как… Я встал с места и говорю майору: «А чем вам так евреи не нравятся?!» – а он отвечает: «Ненавижу! Жиды воевать не хотят, а Родину за кусок хлеба продадут!» Я спрашиваю: «Товарищ майор, а где вы видели среди евреев предателей? Может, Власов еврей?! Молчите?! Жидов, говорите, ненавидите?! А если я сейчас твою свиную харю хорошенько набью?!» Он за кобуру, а я схватил в руки автомат и продолжаю: «У меня полный диск, а у тебя в «нагане» всего семь патронов. Ну что, посмотрим, кто кого? Смелый? Рискни!.. Правильно делаешь, что не дергаешься.

Не дай бог тебе, майор, в наступлении впереди меня оказаться! Ты понял?!» Он «пулей» выскочил из нашей землянки и сразу побежал жаловаться в штаб полка, к командиру. Через минут тридцать меня вызвали прямо в блиндаж к командиру полка, и он стал читать мне нотацию, что как я посмел оскорбить честь командира Красной армии, как я мог угрожать оружием своему командиру, что за такое меня надо отдать под трибунал, расстрелять десять раз подряд прямо на месте и так далее. И тогда я рассказал комполка все, как было на самом деле, как на духу. Комполка решил «не выносить сор из избы», я тогда очень легко отделался – отсидел под арестом две недели, а мой наградной лист на орден Боевого Красного Знамени был отозван из штаба армии, и в конечном итоге я получил за свою службу в разведке только орден Красной Звезды… Но земля-то круглая. В июле 1943 года, когда я уже воевал командиром взвода автоматчиков в 227-м стрелковом полку 183-й СД, довелось мне с этим майором еще раз столкнуться. После тяжелого боя ротный послал меня с донесением, со «строевкой», в штаб полка, попросить пополнения. Сплошной линии фронта не было, где наши, где немцы, сразу не разберешь, кругом одни трупы и воронки. Двигаюсь по направлению к штабу полка и вдруг вижу, как возле разбитого блиндажа сидит наш офицер. Рядом никого живых нет. А офицер сразу показался мне знакомым. Я пригляделся, а это вроде мой старый «фронтовой товарищ», начальник разведки 520-го полка. Я подошел к нему: «Майор, опять довелось встретиться!» – «Я вас не знаю, товарищ старший сержант». – «Забыл разведчика-еврея?! Жидов, говорил, ненавидишь?! Ну, припоминай сорок второй год! Сейчас ты мне, сука, за все заплатишь!» Он, как и в прошлой раз, рукой потянулся к кобуре, а меня чуть смех не разобрал, я стволом автомата только повел… и майор сразу «застыл», а потом как будто из него «воздух выпустили», он моментально обмяк и сел на землю. И сам не знаю, почему я его тогда пожалел, а не «пришил» на месте, ведь свидетелей вокруг не было…

Я сказал ему: «Вставай, сволочь! Иди вперед, спиной ко мне! Не бойся, я в спину не стреляю». Он побежал, а я так в него и не выстрелил.

Были неудачные поиски?

Полковая разведка из соседнего 465-го СП, группа старшего лейтенанта Салтыкова, попала в засаду на «нейтралке» и была перебита, причем – на минном поле. Нас срочно подняли по тревоге и приказали: «Вытащить всех убитых!» Ночью по снегу мы поползли вперед, прямо на минное поле. А немцы нас там ждали. «Встретили, как полагается»… Мы все равно вытащили тела семерых убитых разведчиков и пятерых еще живых, тяжелораненых…

Многие разведчики в своих интервью рассказывают, что значительную часть бойцов разведподразделений составляли бывшие уголовники и штрафники.

У нас такого контингента не было. При мне, до самой весны 1943 года, вся полковая разведка состояла сплошь из комсомольцев-добровольцев. И в роту автоматчиков 227-го полка перед боями на Курской дуге набирали не кого попало «с большой дороги», а только проверенных молодых солдат, коммунистов и комсомольцев, поскольку такая рота считалась своего рода отборным и самым надежным подразделением. Вплотную с уголовниками я столкнулся в сорок четвертом году, когда командовал ротой ДШК. Прислали ко мне с пополнением двух бывших уголовников после штрафной роты. Начали они перед бойцами «рисоваться», рассказывать, какие они лихие и сколько лет лагерного срока им «намотали» прокуроры еще до войны, и что на всех «начальников» они «ложили хрен с прибором» и прочее в таком же духе.

Вели себя они очень нагло, взводный с ними справиться не мог, и я одного из них «пригласил на беседу». Он мне сразу заявил: «Начальник, меня тюрьма не исправила, а ты чего дергаешься?» Я ему без разговоров двинул в челюсть, он «вырубился». На следующий день этот уголовник ползал на коленях перед своим взводным Семеновым и умолял его, чтобы снова не отправил в штрафную роту. Мы этого зэка все же оставили у себя в роте, и, кстати, в уличных боях в Берлине он проявил себя геройски.

Вопрос по подготовке разведчиков. Все усваивали навыки владения холодным оружием и приемами рукопашного боя или были такие, которые не могли «работать ножом»?

Для нас умение убить ножом было вопросом жизни и смерти. Жить захочешь, любого зарежешь… Тут главным было совершенно другое – надо было уметь хладнокровно, тихо и, что важно, одним ударом убить человека.

Ударить правильно и точно, чтобы немец не успел вскрикнуть и чтобы сразу «отъехал на тот свет без пересадок». Так «работать» могли немногие разведчики, а только те, кто уже стали «спецами». Поэтому состав группы захвата у нас во взводе не менялся, как начинали мы в ней вчетвером, так и продолжали. Мы считались надежными, опытными и хладнокровными разведчиками. А вот насчет приемов рукопашного боя я скажу следующее – если разведка ведет рукопашный бой, значит, поиск сорван, группа обнаружена и блокирована. Захват «языка» должен проводиться бесшумно, без всяких «боев без правил» в первой немецкой траншее.

За всю войну мне дважды пришлось участвовать в настоящих рукопашных боях. Первый раз это случилось 12 июля 1943 года в районе рощи Беломестная, это совсем рядом с Прохоровкой. До этого дня мы фактически четверо суток не выходили из боя и буквально валились с ног, и когда нам дали приказ на атаку, то наше состояние было таким, что живые, наверное, стали завидовать тем, кто погиб в предыдущие дни в этом кромешном аду. Мы хорошо выпили перед боем и все «под мухой» пошли в атаку на рощу, позиции перед которой держали несколько немецких пулеметных расчетов. Пулеметчиков мы перебили, врываемся в рощу, а там на нас немцы навалились гурьбой. Началась дикая резня, но наша взяла. Мы добили раненых немцев и стали собирать трофеи в больших землянках. Как и сколько я в тот день убил, вспомнить невозможно, любая рукопашная схватка – это сплошной кровавый туман, озверевший до предела человек не в состоянии чего-либо четко и точно запомнить…