Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Перелет на фронт прошел благополучно. Лишь однажды, под Воронежем, совершил вынужденную посадку на заснеженное поле летчик Давыдов, но сел он мастерски и вскоре после устранения неисправности продолжил полет. [67]

Наши первые зимние аэродромы были обыкновенными полевыми площадками. Располагались они на харьковском направлении. В мирные годы испокон веку эта земля знала только тяжесть хлеба. Сейчас она, промерзшая, укрытая снегом, приняла на себя наши машины, и то, что всегда называлось полем, стало называться аэродромом. Запомнились полевые площадки возле поселков и сел Великий Бурлук, Шиповатое, Щенячье, а позднее — Бригадировка. Зимой сорок второго года мы еще не предполагали, что с этих площадок нам предстоит действовать несколько долгих месяцев, что харьковское направление к лету станет именно тем участком огромного фронта, на котором произойдут драматические события, во многом повлиявшие на весь дальнейший ход борьбы на юге. Зимой сорок второго года, прибыв на фронт на новеньких «яках», мы ничего этого не знали, но чувствовали, что обстановка на нашем направлении сложилась непростая.

Противник по-прежнему имел преимущество и в количестве и в качестве техники, немецкие летчики обладали солидным боевым опытом, были хорошо подготовлены, и драться с ними было очень нелегко. По-прежнему немецкая бомбардировочная авиация действовала активно и наносила большой урон нашим войскам. Нам предстояло не только прикрывать наши войска с воздуха, но и активно поддерживать их штурмовыми действиями по боевым порядкам противника. В такой обстановке полк и приступил к боевой работе.

Аэродром Щенячье запомнился не только своим названием. Щенячье — маленький железнодорожный разъезд, расположенный восточнее Харькова. Весь разъезд состоял из небольшой красного кирпича будки и какой-то пристройки, от которой к югу тянулось заснеженное поле. Его укатали, сделали на плотном снегу взлетную полосу, и поле стало аэродромом. Полоса была расположена неудачно: одним своим концом она упиралась прямо в разъезд, и взлетать приходилось, едва не цепляя лыжами крыши постройки. Да и коротковата была полоса, и случалось, при самой небольшой неточности в расчете летчика могло вынести за пределы полосы с малоприятными последствиями. В конце концов нужда заставила нас приспособиться работать и в этих условиях. Иногда, чтобы не выскочить за пределы полосы, мы просто-напросто на пробеге при посадке разворачивали самолет юзом и таким образом гасили скорость. Прием этот требовал незаурядного мастерства. [68]

Другая особенность Щенячьего заключалась в том, что эта местность практически была лишена каких-либо ориентиров. Определенный плюс в этом был: немцам с воздуха было трудно обнаружить аэродром. Но и минус был серьезный: нам тоже не всегда удавалось сразу выйти на Щенячье, а из боя мы чаще всего возвращались на последних каплях горючего. Радиообеспечения посадки тогда не было. Я однажды после тяжелого боя вывел группу восточнее Щенячьего. Сверху я видел железную дорогу и вокруг нее занесенные снегом поля. Как тут определить — Щенячье это или не Щенячье? Вот я и промахнул восточнее, в сторону Купянска, и вдруг интуитивно почувствовал, что промахнул. Ориентиров по-прежнему нет. Если лететь до Купянска, чтобы убедиться в своей ошибке, то на обратный путь не хватит горючего. Если крутиться над снежными полями — то же самое… В запасе всего несколько минут летного времени, придется сажать группу на вынужденную черт-те где…

Развернувшись, повел группу к западу и вскоре вышел на разъезд, с трудом определив его по едва заметному бугорку кирпичной будки. Садились с почти сухими баками. У Баранова гора с плеч свалилась: он-то хорошо понимал, что значит посадить на вынужденную шесть — восемь истребителей. В условиях интенсивной боевой работы это означало бы на длительное время лишить полк половины боеспособного состава. Но командир ничем не выдал своего беспокойства и того нервного напряжения, которого стоило ему ожидание нашего возвращения. Выслушав мой доклад, он коротко и спокойно приказал: «Теперь — отдыхать!» Каждый предстоящий день был ничуть не легче прошедшего. Он мог быть только труднее, поэтому командир всегда был сдержан, общался с летчиками ровно и приветливо и не позволял себе разряжаться излишне эмоционально даже в тех случаях, когда это каждому было бы понятно.

Ночевать нас возили километров за десять в деревеньку. Там ждала натопленная изба — красноармеец топил печь. — мы без долгих разговоров укладывались и тут же засыпали. А рано утром — снова на аэродром.

Погода в январе была неустойчивой и сильно осложняла летную работу. Радиосвязи в воздухе между летчиками не было. Во время вылета вся ответственность ложилась на ведущего. Ведущих у нас было немного. В первых же боях погиб командир эскадрильи Ионов. Нагрузка на ведущих увеличилась. К чести наших ребят — полк продемонстрировал высокую боеспособность и прекрасную летную [69] подготовку. За все время зимней работы у нас не было ни одного случая вынужденных посадок из-за потери ориентировки.

Долгое время нас использовали главным образом для ведения штурмовых действий по войскам противника. При этом нередко приходилось вести воздушные бои, но это было неизбежно: в ту пору самолетов типа Ил-2 на нашем участке не было. Летали в основном в районы западнее Лозовая — Лихачеве. Как ведущий, я знал, какое испытываешь напряжение, когда выводишь группу на цель в точно установленное время. В группе должно быть отлично налажено взаимодействие, а это возможно только при полном взаимопонимании летчиков.

Однажды в полк пришло сообщение о том, что в районе Ново-Ивановки под Лозовой накапливаются войска противника. Надо было их накрыть, пока они не рассредоточились, и я повел группу из восьми самолетов. На цель вышли точно, при подходе к цели перестроились в правый пеленг. Замыкающая пара должна была подавлять зенитки. С хода, с небольшим левым доворотом, я вошел в пологое пикирование, одновременно выбирая цель.

Мы произвели четыре захода, уничтожая гитлеровскую пехоту и автомашины. Меняли направление заходов. Я всегда требовал от летчиков выхода из атаки на предельно малой высоте — это уменьшало потери от огня противника и действовало на гитлеровцев морально. Каждый, кому хоть раз довелось быть на земле в тот момент, когда над его головой с ревом проносится самолет, поливая все вокруг пулеметно-пушечным огнем, знает, что лишь в редчайших случаях у человека достает выдержки и хладнокровия прицельно стрелять в боевую машину, которая идет на огромной скорости, сея панику и ужас. В такие мгновения человеку хочется лишь одного: упасть, спрятаться куда-нибудь, закрыть глаза и уши — только бы не слышать этого рева и треска очередей.