Владимир Губайловский - Люди мира. Русское научное зарубежье

Первая волна этнической эмиграции из СССР, начавшаяся в 1970-х годах, сменилась в условиях перестройки второй волной эмиграции в Израиль. Если этническая эмиграция первой волны и «встроенная» в нее «утечка» ученых являлась следствием внешнего воздействия на правительство СССР, то перестроечная волна научной эмиграции уже была результатом внутренней либерализации эмиграционной политики, исходившей от самой советской власти.

Новая волна иммигрантов из СССР и других стран мира оказалась для Израиля более продуктивной в плане социально-демографического и научно-технического развития страны. Согласно данным израильского политолога А. Эпштейна, в период с января 1989-го по декабрь 1999 года в Израиль прибыли 980 000 человек, из коих 835 410 (85,2 % от общего числа приехавших) — из бывшего СССР. Из общего числа иммигрантов 14 000 (т. е. 1,4 % от общего числа приехавших) обратились в Центр абсорбции ученых в министерстве абсорбции с просьбой получить одну из тех государственных стипендий, на которые могут претендовать ученые-иммигранты. Для определенности отметим, кого в Министерстве абсорбции Израиля относят к категории ученых: а) обладателей степени «кандидат наук» или выше, которые на протяжении как минимум трех из пяти лет, предшествовавших иммиграции, работали в научно-исследовательской сфере, имеют как минимум три научные публикации или зарегистрировали как минимум три патента; б) специалистов с законченным пятилетним высшим образованием, которые на протяжении как минимум четырех из шести лет, предшествовавших иммиграции, работали в научно-исследовательской сфере, имеющих как минимум три научные публикации или зарегистрировавших как минимум три патента.

Из 14 000 иммигрантов, обратившихся в Министерство абсорбции, 92 % (т. е. 12 800 человек) были признаны «учеными», из которых 38 % прибыли в 1990–1991 годах. Около 90 % из них (т. е. примерно 11 500 человек) — выходцы из СССР/СНГ (еще примерно 5 % — израильтяне, имеющие гражданство и вернувшиеся в страну после многолетнего отсутствия, и еще примерно 5 % — иммигранты из других стран). Еще 1200 человек, считающих себя учеными (почти все они — выходцы из СССР/СНГ), получили отказ; иногда причина заключалась в профессиональном несоответствии соискателя, но зачастую поводом был всего-навсего возрастной ценз (де-юре — 70 лет, де-факто — 65), вне зависимости от степени научной производительности соискателя и его заслуг. Кроме того, еще около 1000 ученых из стран СНГ прибыли в Израиль в 2000-е годы. Среди тех 12 800 иммигрантов, получивших стипендии Центра абсорбции ученых в 1989–1999 годах, 3 % имели докторскую степень, 51 % — кандидатскую (или Ph. D. — те, кто прибыл не из СССР/СНГ), т. е. относились к категории «а», а 46 % относились к категории «б». Из них 64 % работают в сфере естественных и точных наук, 23 % — в медицине, 13 % — в области общественных и гуманитарных наук [22] Приведенный фрагмент взят из материалов электронной переписки с израильским политологом А. Эпштейном, находящихся в моем личном архиве. .

Следует особо подчеркнуть, что характерной чертой этнической эмиграции в Израиль был высокий процент лиц с высшим научно-техническим образованием. Израильские компании, выпускающие высокотехнологические изделия, давали 40 % промышленного экспорта Израиля, составлявшего около 10 млрд долларов. По оценке экспертов, в немалой степени этому способствовал приток в Израиль ученых-иммигрантов из бывшего СССР [23] Симановский С. И., Стрепетова М. П. Израиль . — М.: Международные отношения, 1994. С. 79. .

Изучение проблемы «утечки умов» в прошлом и настоящем России — это одно из относительно новых направлений исследований отечественных историков науки и науковедов, ставших предметом специального анализа лишь в последние 15 лет. Проведены десятки всероссийских и международных научных конференций, посвященных истории и современным процессам «утечки умов», изданы сотни научных монографий, сборников и журнальных статей по различным аспектам этой проблемы. Прежде чем сосредоточиться на анализе отдельных сторон этой проблемы, важно обсудить некоторые методологические вопросы: введение понятия об «утечке умов» в научный оборот, ее периодизация в социальной истории советской науки, сложившиеся теоретические подходы и методы ее изучения.

Понятие «утечка умов» возникло в начале 1960-х годов и изначально отражало феномен активной эмиграции высококвалифицированных специалистов из Англии в США. С тех пор оно прочно вошло в научный оборот в странах, испытавших на себе негативные последствия эмиграции научно-технических кадров. Поэтому довольно часто в специальной науковедческой литературе понятия «утечка умов» и «научная эмиграция» используются как синонимы.

Хотя термин «утечка умов» введен в научный оборот в 1960-х годах, само явление массовой эмиграции научно-инженерных кадров из одной страны в другую имеет более давнюю историю. Мы сосредоточимся на волнах научной эмиграции в советский и постсоветский период. В качестве примера можно привести активную эмиграцию ученых и инженеров после Октябрьской революции и в первые годы Советской власти. Ее нередко называют первой волной российской научной эмиграции, в потоке которой, как отметил В. П. Борисов, оказались «многие представители интеллигенции, в том числе деятели науки, техники и высшей школы. Основная часть их покидает Россию в период 1920–1925 годов» [24] Борисов В. П. Российская научная эмиграция первой волны // Российские ученые и инженеры в эмиграции / Ред. В. П. Борисов. — М.: ПО Перспектива, 1993. С. 6. . Но это была не единственная волна научной эмиграции в истории Советской России.

В отношении изучения первой, послеоктябрьской волны научной эмиграции можно выделить два подхода: историко-научный и историко-науковедческий. Для обоих подходов общим объектом исследования являются ученые-эмигранты, но сам предмет исследования заметно отличается. Так, историко-научный подход, достаточно широко реализованный в работах таких исследователей, как Г. М. Бонгард-Левин, В. А. Волков, В. А. Есаков, В. Р. Михеев, Т. И. Ульянкина, Л. В. Чеснова, А. Д. Чернин, и других [25] Бонгард-Левин Г. М. Скифский роман, или Жизнь Михаила Ивановича Ростовцева // Российская научная эмиграция: двадцать портретов / Ред. Г. М. Бонгард-Левин, В. Е. Захаров. — М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 293–313; Волков В. А. Опальный академик Чичибабин // Там же. С. 176–188; Есаков В. А. М. И. Венюков за рубежом остается с Россией // Российские ученые и инженеры в миграции / Ред. В. П. Борисов. — М.: ПО Перспектива, 1993. С. 117–126; Михеев В. Р. Русская авиационная эмиграция // Культурное наследие российской эмиграции 1917–1940 / Ред. Е. П. Челышев, Д. М. Шахновский. Кн. 1. — М.: Наследие, 1994. С. 332–344; Ульянкина Т. И. Загадка И. И. Манухина — русского врача, ученого и общественного деятеля // Российские ученые и инженеры в эмиграции. — М.: ПО Перспектива, 1993. С. 93–126; Чеснова Л. В. Б. П. Уваров — русский энтомолог, английский лорд // Культурное наследие российской эмиграции, 1917–1940 / Ред. Е. П. Челышев, Д. М. Шахновский. Кн. 1. — М.: Наследие, 1994. С. 398–403; Френкель В. Я., Чернин А. Д. Гамов в Новом Свете // Российская научная эмиграция: двадцать портретов / Ред. Г. М. Бонгард-Левин, В. Е. Захаров. — М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 72–89. , направлен на воссоздание индивидуальной биографии, неповторимой судьбы отдельно взятого ученого-эмигранта. В контексте историко-научного подхода обстоятельно изучаются судьбы многих крупных российских ученых-эмигрантов, внесших заметный вклад в развитие отечественного и зарубежного естествознания и техники (Г. А. Гамов, Ф. Г. Добжанский, В. К. Зворыкин, В. Н. Ипатьев, И. И. Сикорский, С. П. Тимошенко, А. И. Чичибабин и др.).