Михаил Беломлинский - Мне повезло: я всю жизнь рисую!

Но они продолжали оставаться нашими кумирами.

И вот сейчас, спустя много лет, когда мы перебрались в другую жизнь, мы так неожиданно встретили Ива Монтана. Конечно, он постарел, у него были большие седые бакенбарды, обаятельный, элегантный, он как-то особо, по-французски изящно снял свою маленькую клетчатую шляпку и помахал нам.

Я потом очень жалел, что не подошел к нему, не попросил автограф.

Был бы в моей коллекции и автограф Ива Монтана, да еще взятый на Пятой авеню в Нью-Йорке.

И я думаю, что он очень бы удивился, узнав, что мы (единственные в этой толпе, узнавшие его) из России, из этих незабываемых 60-х годов, когда имя и песни его с утра до вечера звучали по всей огромной, влюбленной в него, стране.

ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ

Эту лихую песню в России знают все, а вот автора ее знают не многие. Ее написал питерский поэт Глеб Горбовский, в 53 году, в геологической экспедиции.

Он был автором множества замечательных стихов и песен; когда в 59 году вышла первая книжка поэта — «Поиски тепла», — ему было 26 лет.

У него была типичная для многих из этого поколения биография — война, оккупация, репрессированный отец, воспитательно-трудовая колония для несовершеннолетних, побеги, аресты и т. д. Красивый с огромной русой шевелюрой — он был похож на Сергея Есенина, и не только внешне.

Такой же загульный выпивоха, хулиган, без конца попадающий в разные приключения, в милицию, в запои.

Но главное — он писал замечательные стихи, был одним из плеяды выдающихся питерских поэтов 60-х годов (Иосиф Бродский, Александр Кушнер, Владимир Уфлянд, Виктор Соснора и т.д.) со своим, неповторимым голосом.

Многие его стихи и песни впервые напечатали только в 90-е годы, они вошди в сборник «Сижу на нарах…» из непечного.

Помню его смешную частушку про путч «19 августа 1991 года»

Очень странная страна,

Не поймешь — какая?

Выпил — власть была одна,

Закусил — другая.

Я хорошо был знаком с ним.

Он часто бывал у меня в мастерской на Васильевском острове, жил по соседству.

В 1967 году я оформлял его книжечку детских стихов «Чудеса под ногами».

Шрифт я сделал из разных предметов: гвоздь, пуговица, рогатка, обрывок билета в кино и т. д.

А над этим — детские ноги в джинсах и кроссовках. Получилось выразительно. Джинсы и кроссовки рисовать в детских книжках не разрешалось — это считалось пропагандой «западного образа жизни», но редакторша это пропустила и утвердила, а вот директор издательства «Детгиз» — Морозов, всегда полупьяный — придрался к другому. «Одни ноги… не позволю, не позволю резать ребенка, переделай, не позволю резать!!!» — категорически бубнил он. За его спиной висел погрудный портрет Брежнева — мундир, весь увешанный орденами, и сверху — голова.

«А вот же, — сказал я, — порезанный человек». Он повернулся, долго тупо смотрел, а потом изрек: «Сверху можно, а снизу нельзя, одни ноги нельзя…»

Я переделал обложку — нарисовал мальчика, сидящего на корточках. Он что-то рассматривает…

Получилось даже лучше…

Я нарисовал французского мима во время его первых гастролей в Ленинграде в 63 г.

Шарж ему понравился и он подписал на нем автограф.

В конце выступления, после всемирно известного номера «Перетягивание каната» он показал новый, «на местном материале» — «Эскимо». В лютый мороз, ленинградцы, подпрыгивая и дрожа от холода едят мороженое. Коченеют пальцы… примерзает язык, но они продолжают с аппетитом лизать эскимо.

Зал буквально ревел от восторга.

Пару лет назад Марсель Марсо выступал в Нью-Йорке, как всегда с огромным успехом.

А недавно 80-летний великий мим назначен ООН представителем людей преклонного возраста.

Мы были хорошо знакомы с Беллой Ахмадулиной. Как поэта, мы с женой ставили её много выше всей той плеяды поэтов, собиравших в 60-е годы стадионы восторженных почитателей и слушателей. А узнали и подружились, когда она стала женой Юрия Марковича Нагибина. Они часто приезжали и подолгу жили в ленинградских домах творчества, в замечательно красивых местах, на берегу Финского залива.

«На недельку до второго я уеду в Комарово…» — пелось в песне. А мы там снимали дачу. Ахмадулиной и Нагибину очень нравились рассказы и повести моей жены Вики Беломлинской.

Нагибин везде писал, что она одна из лучших молодых прозаиков, всячески пытался её напечатать, но до конца нашего пребывания в Союзе её ни разу не напечатали.

Приезжали они в Ленинград ещё и потому, что не хотели подписывать письма писателей против Сахарова, Солженицына и т. д. Не подписывать было опасно- могли исключить из Союза писателей, а уехал, и всё, кто там будет искать- желающих подписать все эти гнусные письма хватало.

Но Ахмадулина смело писала другие письма, в защиту Бродского, когда его судили, в защиту дисидентов и т. д. Была она и прекрасной рассказчицей.

Я помню одну забавную историю, которую Белла рассказала.

После первого выступления её в Париже к ней подошли муж и жена, русские, дети эмигрантов, сказали, что стихи её им очень понравились своей искренностью и они хотели с ней поговорить, они зашли в ближайшее кафе и стали её спрашивать, хотят ли они вернуться в Россию, на свою Родину, и что она на это скажет.

Белла Ахмадулина стала им говорить, что, конечно, можно вернуться, ведь сейчас другие времена, не сталинские, и т. д.

Через некоторое время они увиделись в Москве и сказали, что приехали как туристы, а возвращаться в Россию передумали.

«Благодаря вам», -сказали они смеясь.

«Почему? Ведь я тогда в кафе, помню, одобряла ваше решение вернуться…».

«Да, это верно, но мы заметили, что вы когда говорите, всё время оглядываетесь, и решили не возвращаться…»

Вагрич Бахчанян прославился еще в Москве. В «Литературной газете» в отделе юмора «12 стульев» регулярно появлялись его остроумные коллажи, рисунки, афоризмы…

В Нью-Йорке он печатался в газете «Новый американец» и в других русскоязычных изданиях. Его потрясающе смешные фразы стали классикой…

«Всеми правдами и неправдами жить не по лжи».

«Бей баклуши — спасай Россию!»

«Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью».

«Дурная Слава КПСС!»

«Дышите на ладан как можно глубже».

«Лучше умереть стоя, чем жить с кем-нибудь на коленях».

«У страха глаза велики, а рот, нос и уши нормального размера».

И таких шедевров у него тысячи.

Однажды в разговоре мы с ним вспомнили одного знакомого московского художника.

Мне он очень не нравился. «Да у него и рожа какая-то гнусная», — сказал я.

«Да, это так» — согласился Бахчанян, — лицо у него действительно неприятное… Но, при этом, человек он всё-таки… говно!»