Михаил Беломлинский - Мне повезло: я всю жизнь рисую!

Я успешно сдал экзамен по рисованию (до этого я занимался в районной изостудии), был зачислен, и получил удостоверение, по которому мы — ученики могли бесплатно ходить в Эрмитаж и в Русский Музей, куда мы ходили очень часто, особенно в залы передвижников, на которых мы должны были равняться.

Однажды я бродил по этом залам, с удивлением рассматривая бесчисленное количество полутораметровых скульптур Пушкина. Все они были похожи друг на друга, везде поэт читал стихи, откинув то правую, то левую руку. На некоторых скульптурах еще была изображена женщина с лирой, по-видимому, муза поэта.

Всё это были проекты памятника Александру Сергеевичу Пушкину, выставленные на конкурс. По анфиладам из зала в зал двигалась угрюмая группа людей, возглавляемая А. А. Кузнецовым и П. С. Попковым — руководителями Ленинграда. Они останавливались у каждого проекта и им что-то объясняли музейные работники. Выбрали они проект тридцатилетнего Аникушина, но я этого уже не видел — тетка — смотрительница выгнала меня из залов.

Руководителей я сразу узнал, предстояли выборы, и портреты кандидатов в депутаты висели на всех улицах. Через два года всех их расстреляли по «Ленинградскому делу», но памятник Пушкину, ими выбранный, был поставлен.

Сталин выставки не посещал.

Но в театр любил приезжать. Неожиданно, посреди спектакля. С членами политбюро. Любил балет, и МХАТ. «Дни Турбиных» Булгакова 15! раз смотрел. И ещё любил кино смотреть в Кремле, по ночам. Причем, по два фильма, и тоже с членами политбюро.

А вот Хрущёв, тоже с членами политбюро любил ходить на выставки.

Собственно, с посещения художественной выставки в Манеже, в Москве, в 1962 году, и после скандала на ней и началась многолетняя борьба с «формализмом», и слово «абстракционизм» стало в прессе, на радио и телевидении популярней, чем слово «кукуруза».

В окружении плотной толпы из членов политбюро и руководителей Союза Художников Хрущев быстро шел по залам и кричал: «Дерьмо!», «Мазня!». «Кто им разрешил так писать?!», «Всех на лесоповал! Пусть отработают деньги, которые на них затратило государство!», «Безобразие! Что это — осел хвостом писал, или что?»

Художник Борис Шутовский вспоминает: «Когда Хрущев подошел к моему портрету, он закричал: „Посмотри лучше, какой автопортрет Лактионов нарисовал. Если взять картон, вырезать в нем дырку и приложить к портрету Лактионова, что видно? Видать лицо. А эту же дырку приложить к твоему портрету, что будет? Женщины должны меня простить — жопа“. И вся его свита заулыбалась».

Особый гнев Хрущева вызвал скульптор Эрнст Неизвестный.

Он орал на него «Педерас…»… „Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет. На эту часть тела смотрит изнутри, из стульчака. Вот что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите“».

И в дальнейшем, до конца существования Советского Союза ни одна выставка у нас в стране не могла открыться без предварительной цензуры, без предварительного посещения партийного начальства.

ИВАН ИВАНОВИЧ — один из преподавателей в Средней Художественной Школе (СХШ), где учился М Беломлинский

…А вот еще случай был во время войны. Наш институт тогда в Средней Азии находился, в эвакуации. Вдруг телеграмма приходит от Модорова, директора. Мне срочно в Москву ехать надо, на сессию Академии художеств…

Ну, пошел я на вокзал, а там народу видимо-невидимо, к кассам вообще не протолкнуться. Стою я, не знаю, что и делать. Вдруг ко мне человек подходит и говорит: «Иван Иванович, дай 100 рублей, я тебе помогу в Москву уехать…»

Ну, я дал ему 100 рублей, а он говорит: «Это за совет! Вон там дверь, где начальник вокзала сидит, ты туда прямо заходи и дай ему 1000 рублей, и скажи, что тебе срочно надо в Москву уехать…»

Ну, я зашел, смотрю там действительно начальник вокзала сидит и по телефону разговаривает.

А я, знаете, взятки никогда до этого не давал, аж вспотел весь от страха, но деньги вытащил и положил перед ним на стол. А он посмотрел и в телефон говорит: «Девушка, соедините меня с линейным прокурором!»

Ну тут я, знаете, от страха чуть не помер. Сейчас, думаю, меня за взятку и арестуют… И все…

А начальник вокзала говорит: «Линейный прокурор! Слушай, линейный прокурор! Ты сегодня в Москву не едешь! Иван Иванович едет!..»

А вот еще случай такой… Был я в комиссии по пенсиям для инвалидов войны. И вот приходит один еврей, одноногий, на костылях.

Ну, мне мои товарищи и говорят: «Иван Иванович! Да дай ты ему пенсию, пусть только уходит скорей…» А я все-таки все его документы проверил как следует…

Так он, подлец, оказывается, эту ногу еще в Первую мировую войну потерял, еще в 1914 году…

А вот еще случай был, в деревне…

Мы там со студентами на практике были. И вот я вечером на крыльцо вышел, смотрю, какая красота… Небо — чистая охра, поля и лес такой стоит. Так красиво… Я даже арию запел:

«Дай руку мне, красотка…»

А от леса эхо отзывается:

«В замок с тобой войду…».

Ну я прямо удивился и испугался даже… Ведь эхо-то оно то же самое повторяет, а здесь другое совсем…

Ну, я специально ещё раз пропел:

«Дай руку мне, красотка…»

А эхо опять:

«В замок с тобой войду…»

Тут я уж совсем испугался, прямо чуть с ума не сошел…

Хорошо, голову поднял.

А это там, на втором этаже, наш педагог Коган на балконе стоит и надо мной издевается…

А вот ещё случай был, на практике.

Сижу я, пишу этюд. А кругом красота такая, небо — чистая охра, лес стоит, поля кругом, а по полю наши студенты с местными девушками прогуливаются. Красиво так… Я даже руку поднял, помахал им, улыбаюсь…

А они девушкам на меня показывают и слышу — говорят:

«А вот там наш Иван Иванович сидит, засранец…»

Вот так одним словом человека убить можно…

А вот еще случай был в деревне…

Я этюд писать пошел, ну и заблудился, в запретную зону забрел. А у них там какие-то учения шли. Ну и арестовали меня, в комендатуру ведут.

А у меня никаких документов с собой нету, конечно…

А тут мы мимо нашего дома проходили, где мы жили, а на балконе Коган стоит, наш преподаватель.

Ну я ему и закричал:

«Коган! Узнай меня!..»

А он только засмеялся так и окошко закрыл.

А вот однажды я понятым был, когда Берию арестовывали. Ночью нас в его особняк привезли, чтоб мы при его аресте присутствовали, понятыми были. Ну, сам арест я не видел, мы в другой комнате находились. А там по всем стенам орудия разврата висели разные…