Михаил Беломлинский - Мне повезло: я всю жизнь рисую!

Всё это было снято сверху и всё это было дивной симфонией цвета и музыки, и эти несколько минут могли составить отдельный прекрасный фильм.

Я смотрел это во время недели французского фильма в Ленинграде, в оригинальной версии.

Потом, в прокате эта подкладка под титрами была воспроизведена мультипликационно, и тоже получилось прекрасно, но то первое впечатление было просто волшебным, и эта музыка, вошедшая в нашу жизнь, и это имя, звучащее как музыка — Мишель Легран.

Он приезжал в Ленинград и у меня сохранился набросок с его автографом, хотя я совершенно не помню, где и когда я его нарисовал. Наверное, в уютном ресторане Дома композиторов, куда нас с женой приглашала на разные интересные встречи наша подруга Наталья Шарымова.

Помню, что он был очень молод, наш ровесник, очень уютный, обаятельный, с широкими чёрными бровями. (У него мама армянка).

Он один из самых замечательных людей, лично мною виденных не в кино, не в телевизоре, и я поместил этот набросок в свою книжечку.

Он написал музыку к двумстам фильмам, неоднократно получал «Оскара», «Эмми» и другие награды, и известен в самодостаточной Америке, хотя и не так, как местные американские композиторы.

Однажды, когда он был в Нью-Йорке, художник Юрий Купер, который познакомился с ним ещё в Париже, пригласил его на ужин в ресторан «Русский самовар». Леграну всё очень понравилось, и уютный дизайн, и русская кухня, и радушный хозяин Роман Каплан, и он сел за рояль, чтобы сыграть что-нибудь.

Реакция зала, влюбленного в музыку Мишеля Леграна, была такой неистово восторженной и бурной, что он играл часа два.

Легендарная исполнительница цыганских романсов Женя Шевченко, покинувшая Россию ещё с армией Врангеля, бывала в «Самоваре». Роман выделил старухе столик, и она гадала там, а иногда даже пела.

«…Ты представляешь — народ у нас до чего жадный пошёл. Тут давеча мужик один, не русский, француз, часа два играл, так ему в стакан только 4 доллара бросили… Вот ей-богу… не вру… Сама видела»

Старый дом на уютной узенькой улице Репина, рядом с Академией Художеств, где у меня была мастерская поставили на капитальный ремонт, а я перебрался в освободившуюся мастерскую, в новом доме. Это были дома, построенные в 60-е годы, с профессиональными мастерскими, с высокими потолками, и окнами во всю стену. Лифта в этих домах не было и нужно было пешком подниматься на 6-й этаж, с папками, с застеклёнными рамами и т. д. Но главная беда была бедой почти всех верхних этажей в Ленинграде — зимняя протечка. Снег скапливался на крышах, (его должны были счищать дворники, но это не делалось, кто полезет на крышу, с риском свалиться с шестого этажа) и углы верхних этажей начинали протекать. Когда я въехал в мастерскую, в ней уже был жуткий угол. Штукатурка падала, обнажилась дранка, висели ошметки краски и т. д. Летом я пытался сам подремонтировать всё это, красил угол, шпаклевал и т. д., но зимой опять всё намокало. Я вызвал комиссию, они посмотрели, сказали, что это требует капитального ремонта. Я услышав эти слова, испугался, что мне опять придётся переезжать, больше ничего не вызывал и как-то приноровился, привык. Я как-то исключил этот угол из актива, убрал оттуда всё, папки с работами и работал в остальной части мастерской.

Занимался я тогда в основном иллюстрированием детских книг. И еще пару раз в неделю я ездил в пионерский журнал «Костер», где был главным художником.

В какой-то момент главным редактором «Костра» назначили писателя Святослава Сахарнова, моего хорошего знакомого, я уже делал рисунки к нескольким его книгам. Он был старше меня лет на 10, прошел войну, был командиром торпедного катера, потом ушел из флота и стал писать книги для детей. Он увлекался подводными съемками, и вообще писал об этом книги. И ещё он довольно регулярно ездил за границу (входил в обойму допущенных к выездам). Простому смертному тогда съездить в какую-нибудь Болгарию — было проблемой, а уж в капстрану… Я помню мы с женой подали заявление на путевку в Международный дом отдыха журналистов на Балатоне, в Венгрии, и ждали 3 года, пока нас выпустили. Надо было утвердить характеристики в райкоме партии и т. д. Жена тогда не работала, писала. И ей в жилконторе написали положительную характеристику, где было сказано — квартплату платит вовремя.

Сахарнов привозил из этих поездок разные сказки, и переводил их, а я с большим удовольствием делал к ним картинки. Потому что в основное время приходилось иллюстрировать всякую ерунду про пионеров, которую и читать было невыносимо.

Со Славой Сахарновым у нас были хорошие, приятельские отношения. Мы часто ездили с ним в разные командировки, например были на Камчатке, на Командорских островах — потом делали детские книги, его текст — мои картинки, и т. д. Однажды он говорит.

— В Ленинград приезжает писатель индийский писатель Капур, помнишь ты делал рисунки к его сказке про Бегемота. Союз писателей просит его принять и т. д. Я могу пригласить его к себе — квартира у меня приличная, но я живу в новом районе, там к дому подойти проблема, везде строительный мусор, надо по каким-то гнилым доскам добираться и т. д. Жуткое зрелище, не для иностранца. Давай у тебя в мастерской его примем.

— Но у меня же жуткий угол, с протечкой.

— А кого это волнует, мы посидим за столом, я притащу коньяк, фруктов, кофе сделаем, и ты свои картинки покажешь.

Так мы и сделали. Я накрыл стол белой бумагой, нарисовал два флажка — советский и индийский, прикрепил к кисточкам, поставил посреди стола — получилось, как на фото, когда подписывают какой-нибудь договор между СССР и Индией.

Капур этот оказался вполне симпатичным, мы чудесно посидели, выпили, посмотрели мои работы, Сахарнов говорил по-английски — так что было все нормально.

Капур иногда поглядывал на мой угол, но без опаски, а с какой-то загадочной улыбкой, как принято на востоке.

Вобщем, встреча удалась.

Через пару месяцев Сахарнов опять ездил в Индию и вернувшись говорит:

— Тебе огромный привет от Капура, он без конца вспоминает визит в твою мастерскую. Нет, ему и твои работы очень понравились, но главное — его потрясло оформление твоей мастерской. Он даже написал про твою мастерскую в своих путевых заметках: «Это было что-то фантастическое, дизайн был сделан, как каюта потонувшего корабля, всюду осыпалась штукатурка, свисают какие-то ошметки, водоросли, такого оригинального дизайна я никогда в жизни не видел…»

В бывшем Советском Союзе каждый член Союза художников имел право раз в году в течение двух месяцев жить и «творить» в Доме творчества совершенно бесплатно. Даже дорога туда и обратно оплачивалась — хоть из Владивостока, хоть с Чукотки (там тоже проживало несколько членов Союза художников — резчики по кости, по моржовому клыку).