Михаил Беломлинский - Мне повезло: я всю жизнь рисую!

Мы прилетели в Нью-Йорк в июле 1989 года, и уже через неделю я поехал в Манхэттен, в единственную тогда русскоязычную газету «Новое русское слово» попробовать устроиться туда работать. Мой знакомый сообщил, что им срочно нужен метранпаж, а знание языка не требуется, что было очень важно, так как английский я не знал, а вот с работой метранпажей был хорошо знаком — когда работал главным художником в журнале «Костер».

К моему огромному счастью, компьютеров в «Новом русском слове» тогда не было и газета делалась по старинке, т.е. нарезались гранки, клеились на планшете и сверстанные страницы отвозились в типографию. Единственная разница была в том, что гранки промазывали не противным канцелярским клеем, а теплым воском. Чтоб не запачкаться, мне дали какой-то старый кухонный передник, ярко-желтый, с большими красными петухами — и я начал работать.

Я очень быстро, очень профессионально, изобретательно расклеил несколько планшетов, делал это лучше всех и видел, что в редакции смотрели на мою работу с восхищением. Потом главный редактор Люда Шакова попросила меня: «А вы не смогли бы сделать нам заставку, мы сегодня начинаем печатать повесть». Это была первая публикация в Америке известного ныне в России писателя Александра Кабакова «Невозвращенец».

Я быстро сделал шикарную заставку, и все пошли в кабинет к хозяину.

«Берите его скорей, он находка для газеты — и верстает прекрасно, и рисует великолепно», и меня взяли на работу в газету, прямо сразу, с первого захода. Я ликовал, представляя, как обрадуются вечером мои домашние.

Но одно обстоятельство отравляло мне радость. Дело в том, что весь этот день в редакцию с разных каналов телевидения приезжали группы — операторы, фотографы, журналисты — и снимали в редакции. Потому что неделю назад в газете было напечатано обращение ФБР к русскоязычным эмигрантам с призывом звонить, писать и сообщать все, что они могли знать «секретного» на своих работах в Советском Союзе. И даже деньги обещали за «ценную» информацию.

И сразу же в либеральной газете «Нью-Йорк таймс» появилась статья, что вот бедные эмигранты, которых КГБ заставляло там, в Союзе, стучать и доносить, наконец вырвались в «свободный» мир и их тут тоже призывают стучать и доносить. Статья появилась утром, а уже днем телевизионщики ринулись в газету снимать для вечерних новостей. И не только англоязычные каналы, но и японские, и индийские, и китайские, и т. д.

И тут я заметил, что первое, что они делают, — это снимают именно меня, и это меня ужасно напугало. Я совершенно не хотел «засвечиваться» в «антисоветской газете», не хотел, чтобы вездесущие «агенты КГБ» увидели меня здесь. У меня в Ленинграде остался брат с женой, они работали на «Светлане», секретном заводе, и у них могли быть неприятности. А в том, что КГБ увидит, я был уверен. «Родина слышит, Родина знает…» Причем абсолютно все…

Я старался прятаться, уходил то в фотолабораторию, то в туалет, а то просто поворачивался спиной. Но я ясно видел, что все эти операторы и фотографы норовят в первую очередь снять именно меня. Я не мог понять, в чем причина такого внимания, и только вечером, когда мы увидели меня на всех каналах, я наконец понял в чем дело.

С бородой, в своем идиотском желтом фартуке с идиотскими красными петухами я был единственным ярким пятном в тусклой и довольно убогой редакции… И естественно, что все телевизионщики норовили снять меня.

М. Беломлинский в редакции «Нового Русского Слова»

Не знаю, разглядели ли меня «агенты КГБ», но все наши друзья и знакомые увидели, и весь вечер звонили и поздравляли.

— Ну ты молоток! Не успел приехать и сразу на работу устроился… Невероятно… Да еще по телику на всю Америку тебя показали. Правда, вид у тебя был дурацкий, в каком-то переднике с петухами… Больше был похож на рекламу допотопного «Русского ресторана»… Только самовара и балалайки не хватало… Но это не важно, главное — на работу устроился! Молодец!!!

ОЛЕГ СТРИЖЕНОВ

В Советском Союзе существовала единая расценка художественных работ на всей территории страны.

За книжную обложку для издательства в Москве, Мурманске или Новосибирске я получал одинаковый гонорар. Ну, в Москве может быть чуть больше.

Для оценки художественных работ существовал ценник, огромный прейскурант, где были перечислены все цены на работы — от газетной заставки до оформления витрины в магазине или декоративного панно для детского сада.

Работу принимал художественный редактор или художественный совет. В одном уникальном худсовете «По нестандартным работам» я просидел много лет. Мы принимали и расценивали работы, не указанные в прейскуранте. Например, мы оценивали факсимильные копии писем Ленина. Ксероксов тогда не существовало, и эти копии изготовлял один старикан, наверное, бывший фальшивомонетчик, состоявший на учете в КГБ.

Подлинники писем хранились в спецхранилищах при специальной температуре, а копии выставлялись в многочисленных музеях страны, и не надо было беспокоиться, что на свету они выгорят и исчезнут, тем более что тенденция к исчезновению писем Ленина была еще до революции. Насколько я помню из книг и фильмов, Ленин писал письма в тюрьме молоком, налитым в чернильницу, сделанную из хлеба, и когда в камеру входил надзиратель, Ленин съедал всё. Как видно, проблем с молоком и хлебом в царских тюрьмах не было.

Однажды я пришел на заседание худсовета раньше времени, прошел в комнату мимо очереди художников и увидел, что членов совета еще нет, а в углу, к моему большому удивлению, стоит артист Олег Стриженов. Я поздоровался с ним, но он мне не ответил, что я расценил как рецидив «звездной болезни».

Стриженов был в то время фантастически популярен — после фильмов «Овод», «Сорок первый», «Пиковая дама» и т. д. Все женщины страны были влюблены в него. Его называли «русский Жерар Филипп».

Я старался не смотреть в его сторону (еще в детстве мама объяснила мне, что «пялиться на знаменитостей некрасиво, неинтеллигентно»), но что-то в его поведении настораживало меня, я украдкой глянул на его неподвижно стоящую фигуру, и вдруг ясно увидел, что никакой это не Стриженов, а его чучело, вроде тех, что выставляются в музее восковых фигур Мадам Тюссо.

Оказалось, что в Ленинграде снимается фильм «Его звали Роберт», где Стриженов играет героя и его Робота, и для каких-то сцен был изготовлен этот манекен. А мы должны были оценить эту прекрасную работу, чтоб художница могла получить за нее деньги.

Я подошел к этому Роботу поближе и разглядел его длинные ресницы, красивые глаза и т. д. Все было сделано мастерски, очень похоже.

Дома я рассмешил жену и детей, рассказав об этом забавном курьезе.