Елена Юнгер - Друзей прекрасные черты

Вот черная деревянная собака-скамейка. Ее биография непроста. Когда еще до войны Николай Павлович ставил «Двенадцатую ночь» (первый вариант), в парке у Оливии он поместил такую скамеечку. Она настолько понравилась ему самому, что он заказал такую же для нашего дома. Очень оценила ее маленькая Анюта — скакала на ней верхом.

Когда после войны, вернувшись в Ленинград, мы зашли в нашу бывшую квартиру, мы были потрясены — нас встретил наш черный деревянный старый пес с загнутым крючком хвостиком.

В квартире жили совсем чужие люди. Они поселились в ней, когда разбомбило их дом, и прожили там всю блокаду.

Они сохранили многие наши вещи и эту собаку. Собаку, сделанную из большого куска сухого березового дерева, — ее хватило бы не на одну топку. Чужие нам люди, оставшиеся без крова, таскавшие воду на пятый этаж по крутой лестнице. Как же не удивляться им, не вспоминать с благодарностью? А главное, они сохранили самое драгоценное для Николая Павловича — толстую картонную папку со всеми его работами. Она бы тоже отлично горела. Три портрета обгрызли крысы — так они и хранятся в память тех страшных зимних дней. Остальное все цело. И рисунок сангиной художника Яковлева, учителя Акимова, находившийся в той же папке. Теперь он висит здесь на стене над портретом Николая Павловича — крупные рыжие руки и большая ступня.

Вот маленькая подушечка в полосатой наволочке. Рассказ о ней будет длинный.

Один из самых праздничных, веселых и необычных спектаклей, поставленных Акимовым, — «Святыня брака» Лабиша. Он шел в мюзик-холле, когда Николай Павлович руководил там экспериментальной мастерской, еще до прихода в Театр комедии.

Он всегда мечтал о синтетическом театре и в этом представлении попытался осуществить свою мечту.

В спектакле были заняты драматические, балетные и цирковые артисты. Было много музыки, вокальных дуэтов, цирковых аттракционов. Великолепную музыку написал Алексей Семенович Животов, цирковые номера ставил замечательный Иван Руфович Руф, над пантомимой работала изобретательная Зинаида Викторовна Рикоми, для помощи драматическим актерам была приглашена Александра Исаковна Ремизова — молодой режиссер Вахтанговского театра.

Сверкающий занавес из красного бархата с бесчисленным множеством стеклянных трубочек напоминал ослепительную хрустальную люстру. Задорная, лихая увертюра так и подмывала пуститься в пляс. Уже самое начало сулило зрителю веселый радостный праздник.

Актерский состав украшали две кинозвезды — Софья Магарилл и Людмила Семенова. Участвовали Ю. Лавров, Б. Чирков, В. Таскин, А. Зилоти, П. Гусаков. Насыщенный неуемной фантазией Акимова, спектакль шел ежедневно при полных аншлагах.

В одной из картин на сцене стояла громоздкая мебель. Огромный диван и два неуклюжих кресла.

Каково же было удивление публики, когда в напряженный момент сценического действия актеры с легкостью поднимали эти тяжелые предметы и швыряли ими друг в друга. Это было одно из любимых мест Николая Павловича. Понятно, что мебель была надувная, резиновая.

И вот в доме появилось загадочное лицо с тихим голосом, в круглых очках — Борис Михайлович Комогоров. У нас назывался он — «резиновый человек». Первое его появление было связано с навигацией.

Николай Павлович увлекался резиновыми лодками, любил путешествовать в них по узким извилистым речкам с живописными берегами. Резиновая лодка была у него стандартная — тупорылая и широкая, похожая на маленького кита. Они долго сидели с Борисом Михайловичем, склонившись над столом, что-то чертили, что-то высчитывали…

Недели через две «резиновый человек» появился снова. Вид у него был еще более загадочный, глаза за очками хитро щурились. Он что-то шепнул Николаю Павловичу, и меня попросили минут на десять выйти из комнаты. Когда меня пригласили обратно, я увидела на полу длинную, узкую, как серебряная стрела, лодку новой конструкции. Изящная, красивая, она состояла из довольно тонких резиновых трубок, которые по отдельности надувались велосипедным насосом.

Обычно Николай Павлович отправлялся в плавание вдвоем или втроем с кем-нибудь из своих приятелей, при неизменном участии старого и верного его друга Александра Александровича Кроленко. Излюбленный маршрут шел по бесконечным извивам прелестной речки Оредеж. В тот год мы жили на даче под Сиверской, на самом берегу этой реки, в деревне Даймище. Николай Павлович не расстался и со старым «китом». На воду была спущена целая флотилия — блестящий серебряный флагман, острым носом режущий речную гладь, а за ним, переваливаясь, покачивалась косолапая посудина, к восторгу деревенских мальчишек. Им разрешено было воспользоваться этим судном. Надо сказать, что радость Николая Павловича была не слабее восторга ребятишек. Ему не терпелось поскорей отправиться в путь. Не дождавшись приезда Александра Александровича — он должен был прибыть на следующий день, — мы водным путем поехали в гости к Михаилу Леонидовичу Лозинскому, жившему на берегу все той же речки под Лугой, в Черемушках.

Но при чем же здесь подушечка в полосатой наволочке? До нее мы еще дойдем.

Тогда, как и теперь опять, в моде было старинное красное дерево. Гонялись за «ампирами», «Павлами» и «Александрами». Акимов этого не признавал, считал мещанством. Был у него только старый-старый секретер, купленный на первый гонорар. В нем он размещал все свое хозяйство. Мебель у нас стояла только самая необходимая, удобная и, разумеется, не оскорблявшая глаз безобразием.

И вдруг все, кроме старика секретера, письменного стола и мольберта, выкидывается. Появляется опять «резиновый человек» — выражение лица его уже становится демоническим, — и велосипедным насосом он надувает нам диваны, матрацы, кресла, пуфы. Заказываются полосатые чехлы, из остатков которых и сделана эта маленькая полосатая наволочка.

Не буду скрывать, резиновая вакханалия длилась недолго. По ночам мы часто просыпались от звука выстрела, взлетая на надувном ложе. Это внутри матраца лопались шнурочки, соединяющие верхнюю и нижнюю стенку. Наши гости пугались внезапных взрывов и скачков. Бывало, что вдруг все шнурочки разом выходили из строя и друзья наши под зловещее шипение медленно опускались на пол. Пришлось отказаться от этой легкой, гигиеничной и оригинальной обстановки.

Когда пришла мода на полированные современные гарнитуры, все стали избавляться от старого «хлама». Комиссионные магазины были забиты подчас чудесными старинными вещами. И продавались они по дешевке. Николай Павлович этой модой не увлекся, хотя кто как не он создавал блестящие современнейшие интерьеры на сцене. И тут в доме начали появляться неожиданные, иногда непонятные, но всегда замызганные и поломанные предметы из старого красного дерева. Какие-то колонки, дверцы, отпиленные куски шкафов. Все это приводилось в порядок и собственными руками, и при помощи замечательного мастера нашего театра, краснодеревца и столяра Михаила Романовича Соловьева. Из них создавались своеобразные полочки, шкафчики по точному расчету, для строго определенных целей. Из этих «комиссионных обломков» возникали иногда и широкие разлапистые кресла со сфинксами и с бронзовыми инкрустациями или изящные необычные не то этажерочки, не то какие-то длинноногие столики с зеркалами и дверцами. Все, конечно, требовало немалой починки. Занятие это увлекало и радовало — откуда только бралось время.