Алла Демидова - «Всему на этом свете бывает конец…»

Но то письмо у меня сохранилось:

«Анатолий Васильевич! Я пишу Вам, чтобы как-то избежать тяжелого для меня разговора после подачи заявления об уходе из театра. Мне трудно объяснить однозначно и просто причину. Но основная – та, про которую я Вам еще зимой прошлого года говорила, еще до Вашего прихода на Таганку. О том, что мы будем присутствовать при агонии старых спектаклей. Поскольку за ними никто не смотрит, они полностью разрушились. Я писала директору театра письма с предупреждением, что если „Деревянные кони“ и „Три сестры“ будут идти так, как они идут – я играть их не буду. Но это ведь в театре воспринимается или как каприз, спонтанный выплеск эмоций, или как „очередное предупреждение“, на которое никто не обращает внимания. Я пробовала сама выяснять отношения с осветителями, радистами, некоторыми актерами, которые не держат рисунок – но опять-таки, этого в лучшем случае хватало на один-два спектакля. Я чувствую, что у меня когда-нибудь разорвется сердце на спектакле от напряжения, накладок, отрицательных эмоций, от плохой своей и чужой работы. Мы повязаны одной веревкой: один делает плохо – все валится в пропасть.

Мое заявление и уход из театра – от чувства самосохранения…

Извините, что не поговорила с Вами до подачи заявления, но Вы мне как-то сказали в разговоре: „Если что-нибудь решите для себя – скажете“. Я решила.

Всего Вам доброго.

2 февраля 1985 года ».

Когда мы репетировали «Вишневый сад», у меня к нему не было ни одной секунды не то что недоверия, а мне все-все было по сердцу. Все его реакции, слова, замечания. Он абсолютно совпадал с моим душевный строем. Он был мне по душе. Но у него была своя актриса, и я знала, когда в 1984 году он пришел к нам, что он будет работать с Ольгой Яковлевой. Скажем, история с «Геддой Габлер»: «Да, да, Алла, конечно, это ваша роль. Будем репетировать. (Пауза.) Оля, правда, просит. Но вы ведь знаете, что это ее бывшая роль. Ей надо меняться». Говорю: «Я не хочу никому переходить дорогу, давайте я сыграю что-нибудь другое. „Макбета“, скажем». На том расстались. Потом уже, после его смерти, я узнала, что в «Гедде Габлер» было распределение ролей, были репетиции дома. И Гедду должна была играть, конечно же, Яковлева. И так бы это и было. Всегда. У Эфроса я тоже ничего не играла бы. Нет, это не коварство. Это нежелание идти на прямой контакт, на прямое выяснение отношений. И его приход на Таганку, и все, что с этим приходом связано, я тоже во многом его понимаю, и его нежелание вступать в объяснения своих поступков. Для себя он решил тогда все правильно. Он ни через что не переступал.

Когда до меня дошли первые слухи, что Эфросу предложили перейти на Таганку, я спросила его об этом впрямую. Он мне сказал: «Нет, нет, Алла, мне никто не говорил, что вы!» Потом, когда прошло два месяца и слухи стали более упорными (говорили даже, что Эфрос по этому поводу уже был у Гришина), я – опять к нему. И опять в ответ: «Нет, нет, Алла, со мной никто не говорил. А даже если бы и поговорил, я бы сказал (я ведь хитрый), что я вначале посоветуюсь с мамой, с бабушкой, с женой, с родственниками и только потом дам ответ». Как выяснилось позже, он тогда уже и согласие дал, и подписал все, что требовалось. Когда все было окончательно решено, я с ним говорила опять и предупредила буквально обо всем, что произойдет на Таганке, сказала, что все равно будут ждать Любимова. Поговорив с Эфросом очень откровенно, я не пошла на собрание труппы, где его представляли коллективу и где, как говорят, разразился скандал.

После премьеры «Вишневого сада» прошло 10 лет. С Высоцким мы его играли около пяти лет. И сейчас Эфрос решил восстановить «Вишневый сад», но уже c другим Лопахиным на Новой сцене. Эта сцена больше, поэтому и декорацию надо делать новую. Да и костюмы надо тоже шить новые. Может быть, Эфрос хочет этим меня удержать в театре?

ЭФРОС. «В героях „Вишневого сада“ есть что-то инфантильное. Они не приспособлены к жизни. Оттого их всех и уносит ветер. Инфантильное, легкое, ажурное соседствует тут с резко трагическим. Какая это пьеса, боже, какая пьеса! Я перечитывал вечером сцены, которые должен завтра репетировать, и мне хочется, чтобы завтра наступило скорее. Мне кажется, что в свое время на Таганке было удачное сценическое решение, и вот сейчас, спустя несколько лет, снова читая пьесу, я в этом решении не разочаровываюсь. А ведь время многое ставит на свои места. Оно, это решение, заключалось в том, может быть, что мы как-то ушли от привычного лирического быта и открыли дорогу странному трагизму, который в этой пьесе заложен. Чистый, прозрачный, какой-то наивный трагизм. Детская разноголосица в минуту грозящей опасности».

3 января 1985 . Пытаемся восстановить «Вишневый сад»… Губенко – на Лопахина. Коля сидел с магнитофоном и уже переписанной от руки ролью. Задавал бытовые и социальные вопросы. Он, конечно, будет неприятен для меня в Лопахине… Он не эфросовский актер.

4 января . Губенко отказался репетировать Лопахина, сослался на болезнь жены. Думаю, что понял несовместимость…

5 января . …Эфроса положили в больницу. Оля говорит – инфаркт, но, видимо, просто сильный спазм.

3 февраля . Написала письмо Эфросу. Вечером дома у Эфроса – долгий разговор. Решили – я заявление не беру, а за два месяца что-нибудь решится. Очень надеется на возобновление «Вишневого сада». Но кого на Лопахина? И потом, мы постарели все на 10 лет. И за это время произошло много трагических событий.

10 февраля . Эфрос провел изумительную репетицию «Вишневого сада». Говорил: стиль необязательной, несмонтированной хроники. Пробалтывание. Порхание бабочки. Птицы порхают, а среди них ходит человек (Лопахин) и говорит – не летайте тут, здесь шрапнель, а они не слышат. Монолог о грехах – как крик покаяния Богу на ноте истерики. На Лопахина – Гребенщикова, Бортника, Дьяченко.

16 марта . Репетиция «Сада». Эфрос сидел скучный. Потом сказал, что мы постарели на 10 лет, что раньше делали спектакль в веселое время и он получился хулиганским и радостным… Предложил сыграть: Раневская – это Любимов, а Лопахин – Эфрос. Думаю, это ему пришло в голову после моей реплики в первом акте: «о, мое детство… в этой комнате я спала», – я говорила и думала о Любимове, о старой «Таганке», вернее молодой – когда мы только начинали.

7 апреля . Эдисон Денисов сказал, что говорил с Любимовым и тот сказал, что хочет вернуться, если отдадут театр.

23 апреля . День рождения театра. Я не поехала. Рассказывали, что был унылый банкет: не то поминки 21-го года, не то рождение первого года. Пьяный Антипов пел «Многая лета Юрию Петровичу…» Актеры сидели понурые.