Владимир Владимиров - Призраки измены. Русские спецслужбы на Балтике в воспоминаниях подполковника В. В. Владимирова, 1910–1917 гг.

Сосновский прибыл на следующий день, так как филеры прибыли с последним пароходом в 11 часов вечера, и я сообщил ему результаты установки. Оставив филерское наблюдение в Кронштадте, Сосновский уехал в Петербург и, прибыв вновь через дня два, привез мне предписание от штаба войск гвардии и ордер на производство обыска и ареста наблюдаемого. Наружное наблюдение ничего существенного не дало, так как установило лишь ежедневный уход по утрам на службу, возвращение с таковой, хождение в лавку за ситным, разговоры с проживавшими в том же доме рабочими и т. п. В 12 часов ночи тот же наблюдаемый был обыскан и арестован мною, причем у него был обнаружен план на синей бумаге также какого-то форта, устаревшего типа, кажется, Павла I. Денег при нем, насколько помню, в значительной сумме обнаружено не было. Опрошенный по настоящему делу, оказавшийся чертежником Кронштадтского порта, фамилии не помню, показал, что неизвестный ему человек, встретившийся с ним несколько раз в Петербурге, в садах и пивных, предложил ему за 150 руб. достать план какого-либо укрепления, находящегося в районе Кронштадтской крепости, что он и сделал, имея доступ к планам вооруженных фортов, переданных в распоряжение порта для использования под мастерские, и, зная, что они не имеют значения в военном отношении. Деньги он получил, но израсходовал их, так как у него было много долгов. Что касается отобранного у него плана форта, кажется Павел I, то он является копией, которую он снял лично сам и которую он также намеревался продать этому же человеку. Больше ничего показать не может. Направленный в Петербург, в распоряжение штаба войск гвардии чертежник, дело о коем велось там, был осенью того же года осужден Особым присутствием Санкт-Петербургской судебной палаты под председательством Крашенинникова [100] и, принимая во внимание молодость (было 19 лет), несознательность и тяжелое материальное положение, приговорен к ссылке на поселение в Сибирь, кажется на три года. По этому делу я вызывался в качестве свидетеля для установления, действительно ли чертежник, не запираясь и не будучи вынуждаем к тому, тотчас же дал откровенные показания, что я и подтвердил в своем показании суду.

В мае месяце 1913 года я получил предписание от штаба войск гвардии произвести на форте Красная Горка, расположенном на Ораниенбаумском берегу, арест одного из нижних чинов артиллерии названного форта, замеченного в переписке с проживающим близ германской границы шпионом, работавшим в пользу Германии. Предварительно ареста должен был быть произведен тщательный обыск.

Отправившись в Красную Горку на дрезине, предоставленной в мое распоряжение штабом Кронштадтской крепости, я по прибытии на Красную Горку произвел обыск в вещах названного нижнего чина, фамилии его не помню, но помню, что он происходит из уроженцев прифронтовой полосы Сувалкской или Плоцкой губернии, по национальности поляк, причем в его сундучке были найдены письма по содержанию своему при предварительном просмотре не представлявшие ничего предосудительного, так как в них писалось о поклонах его родственников, проживающих на родине, и была просьба о посылке ему, т. е. корреспонденту его фотографической карточки возможно скорейшем времени. По расшифровании этого письма в нем, несомненно, заключалось задание о присылке кр-ки форта Красная Горка. Арестованный мною нижний чин был препровожден в распоряжение штаба войск гвардии, и дальнейшая <���судьба> его мне неизвестна.

В 1914 году, еще до начала империалистической войны, я не помню, но, по-видимому, весной, так как уже открылось пароходное сообщение с Петербургом от контрразведывательного отделения штаба войск гвардии, мне были переданы сведения и поручено установить личность некоего подполковника в форме военного инженера, больше среднего роста, плотного, лет 35, с белыми загнутыми к <���…> усами, в пенсне без оправы, в фуражке с поднятой тульей армейского образца, который был проведен наружным наблюдением к Николаевскому мосту на пароход, на котором и уехал в Кронштадт, сопровождаемый наблюдением. В чем заключались имеющиеся о нем агентурные сообщения – сообщено не было. Личность названного подполковника была немедленно установлена, так как я знал в лицо всех чинов Кронштадтского крепостного инженерного управления, хотя знаком и не был, и оказалась подполковником Смирновым, имени и отчества не помню, производителем на фортах Ино на Ораниенбаумском берегу, где он и проживал в отдельном доме в районе [форта], имея и городскую квартиру в Кронштадте [101]. При дальнейшей разработке, через посредство знакомых мне служащих Инженерного управления, из коих один титулярный советник Климов Евгений Семенович, ранее служил со мной в полку, я установил, что Смирнов учился в Германии в Гейдельбергском или Геттингенском университете, превосходно владеет немецким языком, говоря на нем как природный немец, женат на германской подданной, каждый год, а иногда два раза в год ездит в Германию со своей женой к ее родственникам, отличается чистоплотностью в денежных делах, что являлось редким среди инженеров, бравшим по традиции взятки с подрядчиков. В денежных средствах не стеснен, что, по его словам, объяснялось большими средствами родственников его жены, выдававших ей регулярно пособие и оказывавших помощь в деньгах, во время поездки за границу.

Сообщенные мною сведения подвергались дальнейшей разработке в контрразведывательном отделении штаба войск гвардии [102], как агентурной, так и путем наружного наблюдения за Смирновым, при поездках его в Петербург, причем, как я узнал впоследствии было выяснено следующее: подполковник Смирнов, выезжая в Петербург, посещал известного впоследствии полковника Мясоедова, состоявшего при военном министре Сухомлинове, жена коего, т. е. Мясоедова, была также бывшая германская подданная и приходилась дальней родственницей жене Смирнова [103]. Мясоедов же был в близких отношениях с начальником центрального регистрационного бюро при Главном штабе подполковником Отдельного корпуса жандармов Ерандаковым [104], в задачи коего входила регистрация всех замеченных в шпионаже лиц в империи, Ерандаков же был женат на германской подданной, состоявшей в дружеских отношениях с женой Сухомлинова. Было ли все это выяснено на происходящем впоследствии суде над Сухомлиновым или нет, я не знаю.

Находившаяся в Германии заграничная агентура указала, что Смирнов, бывая за границей у родственников своей жены, небогатых мелких помещиков, большей частью, пробыв у них дня 2–3, выезжал в Берлин и Австрию, где однажды был арестован в районе, кажется, крепости Перемышль, но очень скоро был освобожден и уехал в Германию. Дальнейшая разработка, сведения при посредстве агентуры, находящейся за границей, не могла продолжаться, так как грянула мировая война и сношения оборвались, наблюдение же в Петербурге продолжалось. В чем заключалась сущность сведений, добытых наружным наблюдением, и велось ли агентурное – я не знаю, но приблизительно в конце сентября месяца 1914 года, от штаба VI армии, расположенного на месте штаба войск гвардии в штаб Кронштадтской крепости поступило требовании о немедленном обыске и аресте подполковника Смирнова. Обыск был произведен чинами Кронштадтской крепостной жандармской команды в его даче на форте Ино, но самого Смирнова не оказалось, и, куда он выбыл, его жена не могла указать. [Обыск] серьезных результатов не дал, за исключением переписки с [родствен]никами жены Смирнова, сама же она оставлена на свободе [под неглас]ным наблюдением местных жандармских унтер-офицеров, коим было [вменено в] обязанность уведомить немедленно об отъезде куда-[нибудь из] Кронштадтской крепости.