Сюзан Нейпир - Волшебные миры Хаяо Миядзаки [litres]

Пазу и Сита – сироты и беглецы, которые ищут дом, а находят приключения. Сначала домом им кажется Лапута, заколдованный город-сад, где они могут наслаждаться ролью футуристических Адама и Евы. Но Миядзаки не позволяет ни героям, ни зрителям долго пробыть в этом волшебном месте. Вскоре после прибытия детей на Лапуту туда вторгаются и злодейские силы: семейка пиратов и военные под началом Муски, безумно жаждущего власти.

В момент кульминации Сита и Пазу раскрывают секрет Лапуты: ее ядро оказывается гигантским мощным оружием, которое Муска собирается использовать для покорения земли. Украв кулон Ситы, Муска активирует военную машину Лапуты, уничтожает многих своих солдат и выпускает орды агрессивных гигантских роботов. Он вызывает разноцветный взрыв, который поднимается с земли в форме радужного грибообразного облака и похож на взрыв из библейского сюжета о сожжении Содома и Гоморры. И, наконец, использует громовую стрелу Индиры, главное оружие в «Рамаяне». Кажется, что его не остановить.

С властью и безумием взрослого человека придется бороться детям. Сита и Пазу берут на себя ответственность, как взрослые. Они решают, что есть один способ остановить Муску – произнести «заклинание разрушения», которому Ситу научила бабушка. Тот факт, что это «заклинание разрушения» почти наверняка убьет их самих, не меняет их решения. Держась за руки, они вместе произносят заклинание. Муска ослеплен, а Лапута разрушается [152] Слепота Муски – еще один намек на то, что в «Лапуте» Миядзаки по-прежнему разбирается в проблемах с родителями. Слепота, с точки зрения психоанализа, связана с кастрацией, как предполагает Фрейд в рассуждении о греческой пьесе «Царь Эдип». Ослепив («кастрировав») сильную мужскую фигуру, Пазу и Сита утверждают свою силу в мире, где живут без родителей. .

Дети в изумлении наблюдают, как гигантские корни дерева, на которых держится Лапута, начинают разрывать город на части. Арки замка, башни и отдельные камни отваливаются и падают куда-то в небо, обнажая истинное сердце Лапуты – огромное дерево, чьи корни защищают волшебный кристалл летучего камня и спасают Ситу и Пазу, которые залезают в безопасное место и чинят свой летательный аппарат. Фильм кончается тем, как они машут Доле и ее семье, которым также удалось избежать гибели и захватить немножко сокровищ. Вместе дети и пираты с благоговейным трепетом наблюдают, как огромный прекрасный замок, окруженный деревьями и больше не обремененный крепостью, где он прятался, поднимается высоко в небо и исчезает из виду.

В своем эссе о «Лапуте» Энтони Лиой отмечает, что парящий остров служит «критической экотопией», экологической утопией, в которой, кроме того, «есть откровенно антиутопический элемент, так что скрытая критика в утопическом дискурсе становится явной» [153] Лиой. The City Ascends . . Этим Лиой, похоже, хочет указать на опасности утопических ожиданий, которые может питать поколение Миядзаки, напуганное военными мифами и компромиссами индустриализации.

Лапуту можно также охарактеризовать как глубоко парадоксальную утопию. Поначалу она кажется идиллическим миром, но потом возвращается к разрушительному видению цивилизаций прошлого.

Сила, которая связывает Ситу с прошлым и помогает ей мягко спуститься с неба на руки Пазу, оказывается силой, способной на ядерный холокост. Лапута – сама энергия, и в руках злодеев она может творить только зло.

Понятие ядерной энергии выводит фильм за рамки детской приключенческой истории. Как полагает Лиой, его можно истолковать не только как «критику американского атомного оружия, которое разрушило Японию, но и как использование императорами Японии природы и ее духов для оправдания своей власти» [154] Лиой. The City Ascends . .

Военные потери глубоко укоренились в памяти поколения Миядзаки, но в этой картине ощущение утраты гораздо сложнее и универсальнее. Образ манящей, но буквально разрушенной до основания Лапуты, поднимающейся в небо с висящими в воздухе корнями дерева, говорит не только об утрате утопических надежд, но и о потере дома. До этого, когда дети любовались Лапутой, современные технологии, казалось, внушали надежду на обретение силы, а город приветствовал людей, словно даруя им новую, лучшую жизнь. Окончательное исчезновение Лапуты положило конец этим надеждам. Чувство отчаяния и изгнания, пусть и универсальное, мощно отзывается в сердцах японцев поколения Миядзаки. Зеленый мир, в котором они выросли, разрушен сначала войной, а затем бульдозерами, небоскребами и подземными туннелями – признакамимассивного градостроения, захлестнувшего послевоенную Японию. Потеряв прочную связь со своим прошлым, после войны японцы словно осиротели, будто их изгнали из их собственной истории.

В «Лапуте» легко просматривается влияние многих европейских произведений, а изображение парящего замка в самом конце ассоциируется с той самой моно но аварэ , «печалью вещей», вызванной эфемерностью жизни. Еще оно напоминает мне задумчивые стихи из сборника поэзии тринадцатого века под названием «Син кокин вака-сю» :

Если «плавучий мост» относится к романтической любви, то поэма вообще создает образ изначально хрупкой красоты, которая в итоге «улетает в открытое небо».

Последняя утопическая сцена картины – Пазу, Сита и их друзья-пираты вместе покачиваются в небе. Ранее мы видели, как Пазу защищали шахтеры, которые, несмотря на собственные финансовые проблемы, готовы заступиться за него в борьбе с чужаками. Пираты и шахтеры – образец коллективной поддержки – один из фирменных образов миров Миядзаки и идеал, который режиссер явно надеялся воплотить в реальности, когда создавал студию «Гибли». В его анимации такие утопические «команды» варьируются от пасторальных крестьянских общин Хай-Харбора в «Конане» и Долины ветров в «Навсикае» до абсолютно непрофессиональных, но очаровательных рабочих завода в Железном городе в «Принцессе Мононоке».

В конечно счете, Лапута с ее великолепными садами, за которыми ухаживает деликатный искусственный интеллект, улетает в небо. Создание настоящей утопии остается в руках людей, если только им удастся гармонично сосуществовать с иными мирами и друг с другом. В следующем фильме, «Мой сосед Тоторо» , эта идея раскрывается еще более явно, и режиссер спускается с высоты трансцендентной Лапуты на землю.