Сюзан Нейпир - Волшебные миры Хаяо Миядзаки [litres]

Анализируя «Тоторо» , Филипп Брофи предупреждает о колониальном покровительстве, которое подразумевает понятие «утраченной Японии», и этим хочет сказать, что только западные критики усматривают в этом фильме ностальгию. Однако на самом деле тоска по миру прошлого не является ориенталистской проекцией, она жива и актуальна в современной Японии. Как пишет Мэрилин Айви в «Рассуждениях об исчезновении» , где описывает старания современных японцев уважать свою культуру: «Поразительно, насколько эссенциализированные образы Японии резонируют во многих самоописаниях» [159] Брофи. 100 Anime , 156; Айви. Discourses of the Vanishing , 2. . Эти «эссенциализированные образы» включают в себя спокойную, сельскую и гармоничную Японию, которая выражается в понятиях «фурусато» (буквально «старый город», но со значением тоски по родному городу детства) и «сатояма» (буквально «горная деревня»).

Сатояма как активистская концепция предполагает более экологически устойчивый и безвредный подход к окружающей среде и выходит за пределы популярной культуры, объединяя правительственные и экологические организации. Появление Тоторо – духа, который живет в лесу рядом с деревней и благотворно взаимодействует с людьми, – предполагает возможность возобновления отношений между человечеством и природой. Этот фильм даже послужил вдохновением реальному проекту в Токородзаве, неподалеку от дома режиссера. Проект под названием «Лес Тоторо» вызвал восторженную поддержку. Миядзаки гордился лесом, хотя и отметил в своем духе, что очень ценит людей, участвовавших в проекте, за то, что они не «экологические фашисты» [160] Рассуждение о таком месте, как «сатояма», в современном японском дискурсе, см.: Найт. The Discourse of ‘Encultured Nature’ in Japan ; Миядзаки, Отправная точка , 402. .

Фильм показывает ясную картину альтернативного и более привлекательного образа жизни, но в то же время эта картина основана на осознании утраты. В кульминации – потерянный ребенок, столкновение с одним из основных человеческих страхов и исследование более глубокой темы утраты детской наивности.

Американский кинокритик Роджер Эберт вынужден был предупредить своих читателей, что в фильме «нет злодеев, нет злых взрослых, нет сцен борьбы… никаких страшных монстров», зато в «Тоторо» юные героини попадают в по-настоящему тревожные ситуации [161] Эберт. Отзыв на «My Neighbor Totoro» (1993). . Это откровенное повествование о сестрах Сацуки и Мэй, десяти и четырех лет, которые переезжают в старый деревенский дом вместе с отцом, пока их мать лечится в больнице. В фильме нет прямой отсылки к природе ее болезни, но в книге, основанной на фильме и других источниках, указано, что это туберкулез, в то время очень опасное и часто смертельное заболевание.

Добавляя темных красок чудесному пасторальному миру, Миядзаки включает в него отсутствующую мать, угрозу ее возможной смерти и даже драматичный переезд из города в деревню. В сплоченных японских общинах 1950-х годов такой шаг мог быть истолкован как потенциально травмирующий. Больше всего это касается детей, а особенно тех, кто сталкивается со зловещими страхами, вызванными болезнью матери. Мы помним, что сам Миядзаки в детстве несколько раз переезжал, и эти переезды привели к тяжелым эмоциональным последствиям. Однако Мэй и Сацуки реагируют на дом так, как описано в хрестоматийных примерах эффективных стратегий преодоления потенциально травмирующих ситуаций.

В отличие от большинства предыдущих работ Миядзаки, в «Тоторо» все события показаны глазами детей. Режиссер даже использует низкую постановку кадра, чтобы девочки оказались в центре, старательно подчеркивает действия и движения, характерные для детского тела. Критик Хикару Хосоэ предполагает, что этот акцент на ребенке прочно связан с утопическими устремлениями картины, особенно с ее скрытым призывом к обретению утраченной «невинности». По мнению Хосоэ, фильм призывает вспомнить лучшие черты своего детства и вызывает чувства любопытства, принятия и прежде всего открытости к «ощущению чуда», которое, по мнению Миядзаки, необходимо для полной жизни [162] По сути, эту тему Хосоэ развивает тему в своей следующей книге. Наиболее явно она раскрывается в его статье «Meisaku kansho Tonari no Totoro» , 139–140. .

Частые письменные и устные высказывания Миядзаки на тему детства подтверждают выводы Хосоэ. В запоминающемся обсуждении четырехлетней Мэй Миядзаки описывает ее готовность открыться сверхъестественному без страха, потому что «ее детство не разрушил здравый смысл взрослых» [163] Цитата Миядзаки, см.: Хирано. Arakajime tsuiho ̄ sareta kodomotachi no supirito , 130. . «Разрушение» (или «окасу» ) – сильное слово, предполагающее, что Миядзаки явно отдает предпочтение невинности и открытости детства перед разрушительным влиянием взросления.

Как и Сацуки, которую Хосоэ называет «взрослым ребенком», Миядзаки и сам был «хорошим ребенком», как он это описал, преодолевшим свои собственные желания и взявшим на себя взрослую ответственность за семью во время болезни матери. Хосоэ утверждает, что с помощью «Тоторо» Миядзаки пытался «вернуть» себе детство, создав картину идеализированной семьи, которая позитивно взаимодействует с миром, – микрокосмической утопии, где дом, общество, природа и сверхъестественное соединяются в одном волшебном царстве, где проблемы можно решить с помощью доброты, взаимного уважения и признательности [164] Хосоэ. Meisaku kansho Tonari no Totoro , 139. .

Как уже упоминалось, Хосоэ также предполагает, что мастер проецирует на персонажей две личных момента. Отважная маленькая Мэй, которая усмиряет свои эмоции и с готовностью входит в мир фантастического, ближе сердцу Миядзаки, ее не касаются семейные обязанности, которые ему пришлось взять на себя в детстве. Сацуки, напротив, встает пораньше, чтобы приготовить завтрак для всей семьи, и по-матерински заботится о Мэй. Если учесть, что она старше и уже выполняет взрослые обязанности, становится понятно, почему она неохотно верит в тот волшебный мир, куда с открытым сердцем погружается Мэй. Продюсер студии «Гибли» Тосио Судзуки вспоминает сердитый разговор с Миядзаки, в котором Судзуки настаивал на том, что таких «хороших детей», как Сацуки, просто не бывает. Миядзаки яростно возразил: «А вот и бывают. Я таким был!» [165] Там же, 91; Кадзияма. Jiburi majikku , 51.

На протяжении всего фильма мы наблюдаем, как такой «хороший ребенок» может и должен реагировать на травмирующие ситуации. В начале фильма обе девочки явно радуются переезду в деревню. У них хорошее настроение, они энергичны, они носятся и кувыркаются на лужайке и входят в новый дом – довольно необычное жилье для того периода, как для западного, так и для японского архитектурного стиля – с волнением и любопытством. Японский критик Синъити Танака предполагает, что их почти чересчур приподнятое настроение может быть своего рода защитным механизмом для борьбы с травмой от переезда, «временно вытесняющим чувство утраты» [166] Танака. Tonari no totoro to kodomo no fuantaji, 50. .