Сюзан Нейпир - Волшебные миры Хаяо Миядзаки [litres]

В этом фильме мы любуемся упоительными образами горячо любимого Миядзаки европейского мира: итальянскими деревнями, над которыми кружат собранные вручную самолеты, незабываемами картинами гигантского немецкого авиационного завода, сквозь высокие окна которого пробивается зимний свет; но самые потрясающие из них – тщательно детализированные и переосмысленные отражения довоенной Японии. Брат с сестрой плывут на лодке через реку на закате. Очаровательная девушка в кимоно стоит и смотрит на классический японский сад. Мальчик мечтает летать над черепичными крышами и ивовыми улочками традиционного японского городка. А в одной чрезвычайно пронзительной сцене западные и японские гости собираются вокруг пианино на шикарном курорте в Японских Альпах и исполняют радостную и одновременно грустную немецкую песню «Das Gibt’s nur Einmal» («Такое бывает лишь однажды»).

Пожалуй, самое красивое творение в этом фильме – по крайней мере, в глазах Миядзаки и его главного героя, молодого инженера Дзиро Хорикоси, – «Мицубиси Дзеро». Легкий, мощный и невероятно маневренный «Дзеро» стал триумфом японской инженерии, а его сила и эффективность – источником национальной гордости. В фильме неоднократно подчеркивается, что западные эксперты не уважали японское авиастроение, потому что не могли поверить, что раса, которую многие до тех пор считали низшей, может создавать такие впечатляющие технологии.

Миядзаки частично использовал для создания персонажа историческую личность Хорикоси, потому что еще подростком прочел его автобиографию и рассказ Хорикоси о создании «Дзеро» произвел на него огромное впечатление. В фильме не показывают использование «Дзеро» в качестве военного самолета, так как его сюжет заканчивается в 1937 году, как раз перед тем, как эти самолеты впервые приняли участие во вторжении в Китай. История ограничивается блестящей, но неимоверно трудной работой, почти сверхчеловеческими усилиями, которые потребовались для создания «Дзеро», и фильм воздает хвалу скрупулезным инженерам, их неустанному труду, надеждам и мечтам.

В то же время это и дань уважения труду, вложенному в сам фильм, и своеобразное подведение итогов того, чем был для Миядзаки анимационный процесс в течение пятидесяти лет. И Дзиро в этой истории лишь дублер художника. Дзиро, по мнению режиссера, «в некотором роде трагическая фигура», он «отдает всего себя», а его желание «сотворить нечто прекрасное» вторит взгляду художника на свою работу. Когда Сибуя утверждает, что Дзиро и есть сам Миядзаки, режиссер ему возражает: «Я создал Дзиро таким, каким хотел», – но очевидно, что труд Дзиро, изображенный в фильме, – отражение пожизненной приверженности работе самого Миядзаки [312] Миядзаки. Zoku Kaze no kaeru basho , 163, 219. . Таким образом, фильм «Ветер крепчает» служит искуплением сверхчеловеческих жертв, на которые шел сам режиссер ради работы, или своеобразное извинение (или объяснение) перед семьей и коллегами за те жертвы, на которые пришлось пойти им. На премьере фильма Миядзаки впервые за свою карьеру публично заплакал.

Однако в глазах некоторых зрителей, как в Японии, так и за рубежом, восхваление самолета «Дзеро» придало фильму политическое уродство. По их мнению, картина вызывает болезненные споры, связанные с ролью «Дзеро» в истории и уклонением Японии от военной ответственности. Наиболее резкие высказывания критиков предполагают, что фильм и его режиссер напрямую отрицают один из самых темных периодов в истории Японии двадцатого века, долгую подводку к войне, которая закончится не только разрушением Японии, но и опустошением земель, пострадавших от японского милитаризма, – Кореи, Китая и Юго-Восточной Азии. По их мнению, картина «Ветер крепчает» обеляет войну и умаляет ответственность, а также игнорирует империалистическую агрессию Японии и сотни тысяч смертей, к которым она привела, при этом подчеркивая техническое превосходство «Дзеро». В самом деле, единственная смерть в фильме – романтическая, когда красивая молодая жена Дзиро умирает от туберкулеза.

Миядзаки признался, что даже его сотрудники и члены семьи сомневались в том, стоит ли ему снимать этот фильм, а возможно, сомневался и он сам. В интервью Сибуе он упоминает, как вставлял и снова исключал определенную сцену из «трусости». Но Миядзаки не трус. Он явно хотел создать провокационный фильм, чтобы его сложные темы, которые соотечественники десятилетиями пытались замять, вызвали бурные обсуждения. В обличительной речи против «глупости» своих соотечественников он заявил: «Японцы всегда сидят сложа руки и тем самым выбирают войну… и то же самое повторяется снова», – предположительно он ссылался на попытку японского правительства изменить конституцию, чтобы разрешить военную агрессию [313] Миядзаки. Zoku Kaze no kaeru basho , 174, 208. .

Провокация в фильме удалась и вызвала бурю критических мнений, доказывающую, что семидесятидвухлетний режиссер по-прежнему способен привлечь внимание общественности. Для некоторых критиков проблемой стала красота фильма сама по себе. По мнению режиссера Кэнта Фукасаку, в желании Дзиро «сотворить нечто прекрасное» режиссер использует слово «прекрасное» как бесплатный пропуск: Дзиро избегает ответственности за то, что прекрасно спроектированный им технологический объект использовался для разрушения, а Миядзаки, в свою очередь, отрицает ответственность за то, что в фильме можно увидеть прославление войны. Возмущение было настолько резким как раз потому, что японская аудитория многие годы полагалась на Миядзаки как сторонника либеральных идей. Как говорит Фукасаку: «Мы живем в непростые времена… Поэтому мы хотели, чтобы [анимация Миядзаки] по-прежнему громко и энергично критиковала современное общество» [314] Фукасаку. Kaze wa mada fuite iru ka , 10. .

Еще более экспрессивной была реакция критика Минохико Онодзавы, который однозначно сравнивает стремление Миядзаки к красоте с идеологией фашизма.

В страстном эссе он исследует, как Миядзаки использовал идеологию прекрасного в качестве «абстрактной концепции, отрезанной от любого отношения к истории или обществу», что позволило режиссеру уклониться от какого-либо ощущения моральной ответственности за насилие и смерть, вызванные самолетом «Дзеро». В глазах Онодзавы это форма следования фашизму, которая ниспровергает то, что он называет «сущностью искусства, т. е. ролью критического взгляда на реальность» [315] Онодзава. Kaiken’to‘senso ̄, 13. .

Онодзава, похоже, предполагает, что в фильме «Ветер крепчает» Миядзаки отказался от принципа «смотреть на мир незамутненным взглядом», как Аситака в «Принцессе Мононоке» . Это серьезное обвинение. Как я надеялась показать, одним из фундаментальных строительных блоков миров Миядзаки стало последовательное представление аудитории многослойного взгляда на реальность. Многослойность эта усиливается и запоминается благодаря элементам фэнтези и научной фантастики в сочетании с превосходной анимацией для передачи этой реальности. Разумно ли предполагать, что в фильме «Ветер крепчает» Миядзаки исказил историю ради пропаганды фашизма, согласно которому создание прекрасного становится оправданием самых темных преступлений человечества?