Олег Дорман - Я медленно открыла эту дверь

А когда в октябре начались регулярные занятия, я уже про всё это забыла. Да и он, вероятно, тоже.

Первые годы в институте вспоминаются как сплошное счастье. Было очень интересно учиться. Особенно после школы, где множество обязательных предметов казались мне ненужными, чуждыми. Во ВГИКе не было этой утомительной дисциплины, постоянных отметок и домашних заданий.

Конечно, следили за посещаемостью, но не слишком строго. Да и пропускать особенно не хотелось. Всё было внове, всё становилось открытием. Нам читали историю кино – русского и зарубежного. Историю литературы, изобразительного искусства, операторское мастерство, редакторское дело, режиссуру. Конечно, были и марксизм, и политэкономия, и история философии, и иностранный язык, на которых мы по большей части скучали. Впрочем, нет: на истории философии было интересно. Ее вел отличный преподаватель.

Вообще тогда во ВГИКе работало много незаурядных лекторов. Как теперь понимаю, большинство из них было уволено из Московского университета в период «космополитизма». Наш институт считался более либеральным – киношники, что с них взять.

Больше всего запомнился Цирлин, читавший историю изобразительного искусства. Он был очень крупным и талантливым искусствоведом. Приходил на занятия с огромной папкой репродукций. Говорил блистательно, увлекательно, затрагивал вопросы, о которых мы даже не подозревали раньше. Нас слегка презирал. Мы, вероятно, казались ему невеждами, каковыми и были на самом деле. Я на курсе считалась самой продвинутой – ходила в музеи, на выставки, читала книги по истории живописи. Всех консультировала. Но на экзамене получила четверку: не смогла вспомнить автора одной картины, репродукцию которой он мне показал. И вообще отвечала скованно, потому что меня смущало выражение скуки на его лице. Ему было не до того, чтобы в нас разбираться.

Замечательная Ольга Игоревна Ильинская читала курс зарубежной литературы. Невысокая, хрупкая женщина с живым выразительным лицом, уже немолодая, как нам тогда казалось. Она не пользовалась никакими конспектами. Говорила свободно и вдохновенно. Невозможно было отвлечься. Это был талант, незаурядный и масштабный; но еще – другая культура, вернее, другой уровень культуры. Сейчас некоторые наиболее близкие мне ученики говорят, что я открываю им другой мир, прививаю иное мышление. Но я и другие такие же преподаватели – мы в подметки не годимся этим людям. Мы их жалкие подражатели, эпигоны. Как я жалею теперь, что не сблизилась с Ольгой Игоревной. Только издали восхищалась ею. Наши великие старики. Если я сейчас занимаюсь преподаванием, иногда почти через силу, то, в первую очередь, чтобы не прервалась связь поколений. Хотя она, пожалуй, уже почти прервалась. Восстановится ли? Не знаю.

Операторское мастерство читал Желябужский, начинавший еще в немом кино. Драматургию – Туркин, автор единственного до сих пор российского учебника по мастерству кинодраматурга.

А еще были просмотры. На нас обрушилось огромное количество замечательных фильмов, о существовании которых мы тогда даже не подозревали. Их можно было увидеть только во ВГИКе.

Одно время просмотры шли беспрерывно. Входи в зал, садись и смотри с любого места.

Мне рассказывала Клара Исаева, одна из самых давних преподавателей института, что в ее студенческие годы заглянешь в зал, идет какой-нибудь иностранный фильм. Спросишь: «Кто переводит?» – отвечают: «Фрид». Так она никогда этого Фрида не видела на свету. А потом пронесся слух, что его арестовали. Это был замечательный Валерий Фрид, наш знаменитый драматург, писавший вместе с Юлием Дунским. Я потом с ними вместе защищала диплом, когда они вернулись из заключения.

Эти просмотры открывали нам в несравненно большей степени, конечно, чем виденные в кинотеатрах трофейные фильмы, новый мир, заманчивый и бесконечно притягательный. Хотя самое удивительное, что мы всё равно долго были уверены, что живем в самой лучшей стране, идем самым правильным путем. Что за колдовство, что за сумасшествие такое?

Несколько лет назад перечитала свой дипломный сценарий «Старше на десять дней» и поразилась его наивности и беспомощности. Сейчас мои ученики пишут гораздо интереснее и сильнее. Правда, по большей части очень подражательно. Не о себе, а о жизни, увиденной в кино или – что реже – прочитанной в книгах. Невероятных усилий стоит повернуть их хоть немного к собственным наблюдениям, мыслям, драмам сегодняшней жизни. То ли закрыты, то ли сказать нечего.

Первый год на занятиях по мастерству Евгений Иосифович появлялся редко. Вероятно, был занят, но, думаю, ему еще и просто скучно было слушать наши беспомощные этюды. Вёл занятия Илья Вениаминович Вайсфельд – доброжелательный, с чувством юмора, но казавшийся нам скучноватым. До войны он работал редактором на киностудии, имел большой опыт. В наше время целиком перешел на преподавательскую и исследовательскую работу. Писал книги по теории драматургии, руководил аспирантами.

Мастерством мы занимались медленно и основательно. Немые этюды, звуковые. Потом экранизации. К написанию оригинальных сценариев приступили, если не ошибаюсь, только на третьем курсе. Мне кажется это не совсем правильным. Лучше рисковать, будоражить, давать высказаться. Впрочем, сейчас на Высших курсах сценаристов и режиссеров, где я преподаю, мы тоже даем вначале небольшие задания. Они привязаны к лекциям, которые я читаю. Задания на диалог, описательную часть, композицию и т. п. Но это продолжается сравнительно недолго, и вскоре начинается работа над полным метром. Правда, на курсы приходят взрослые, сложившиеся люди с высшим образованием. Как правило, им есть что сказать. А во ВГИК шли по большей части вчерашние школьники. Наш курс был исключением. Недавних школьников – два-три человека. Остальные успели поработать и кое-что повидать.

Самым талантливым и интересным человеком у нас был Юниор Шилов, бывший актер, игравший в театре, снимавшийся в кино. Он уже имел семью – был женат на Анне Шиловой, которая вскоре стала знаменитым диктором на телевидении. Евгений Иосифович его очень любил, даже, можно сказать, почитал. В Юне, как мы все его звали, была какая-то отдельность талантливого человека. Он не сторонился остальных, охотно принимал участие в наших вечеринках, ходил со всеми на ВДНХ, где мы прогуливались, а если были деньги, даже посиживали в кафе. Но всё равно оставался закрыт, молчалив и недоступен. Я одно время была отчаянно влюблена в него. Он снисходительно позволял себя обожать, никогда не становясь ближе, даже дружественнее. К сожалению, он так ничего выдающегося не создал в кино, хотя нам всем казалось, что для этого рожден. Один-два фильма, снятые по его сценариям, прошли незамеченными. Кажется, он сильно пил. Я как-то потеряла его из виду после окончания института. Прошло много лет, и мы оба оказались на семинаре в Болшево. Там у меня началась взаимная любовь с одним замечательным человеком, который дорог мне до сих пор, несмотря на мой возраст и на то, что мы не виделись уже много лет. И вдруг ко мне в номер заявился Юня и устроил нечто вроде сцены ревности. Честно говоря, я была просто ошеломлена. Юношеское чувство к нему давно ушло. Я успела побывать замужем и разойтись, жила своей отдельной жизнью, которая с его почти не соприкасалась.