Олег Дорман - Я медленно открыла эту дверь

Потом она работала в Сценарной студии, где готовили сценарии для всей страны, руководила, у нее накопилось к начальству много вопросов. Она их изложила письменно, ходила несколько раз, ждала ответа, ее раз не приняли, два, три – в конце концов написала заявление об увольнении. Думала таким способом добиться разговора. А Ермаш заявление взял да и подписал. Потому что она неудобный была человек, конечно, для них. Ей в свое время пришлось в партию КПСС вступить, как всем редакторам. Но… Она написала диссертацию, называлась «Этапы работы над фильмом и вопросы редактирования». А эти вопросы и эти этапы едва ли кто знал лучше ее. И становилось ясно из диссертации, что все мосфильмовские знаменитые картины проходили через ужасный процесс ломки, насилия над сценарием.

Редактор в ту пору кинематографа был больше, чем редактор. Он заказывал сценарий и вел от заявки до сдачи готового фильма. Исполнял функции продюсера. Был посредником между творческой группой и начальством. Делать это хорошо удавалось немногим. Умение работать с автором, с текстом, с киноматериалом редко сочетается с деловыми качествами. Тут требуется и особая выносливость, и человеческий талант, незаметный на первый взгляд, но вполне себя обнаруживающий на длинных дистанциях. Мила проработала главным редактором Центральной сценарной студии много лет и была там поистине человеком на своем месте. Но когда Ермаш подписал ее увольнение, вся так называемая карьера пошла под откос. Вдруг не нашлось ей места ни во ВГИКе, ни на Высших курсах, где она преподавала много лет. Всё рухнуло, система оказалась настолько замкнутой и мстительной, до того не прощала никаких проявлений независимости, что Миле в одночасье перекрыли все возможности. Разумеется, она научилась выживать на вольных хлебах. Ездила с лекциями о кино в отдаленные районы. Консультировала молодых специалистов в Алма-Ате. Написала две экранизации для республиканских студий. Но эти пять тяжелых унизительных лет стоит вспомнить не только как личную драму. Знаменитый Пятый съезд Союза кинематографистов был подготовлен всеобщим отчаяньем. За фильмами, лежавшими на полке, стояли сотни исковерканных судеб. Система догнивала в самодурстве и цинизме. Она отторгала любого порядочного человека. И судьба Людмилы Голубкиной может служить разительным тому примером. Она работала не за страх, а за совесть. И тоже оказалась «на полке». К счастью, потом она много лет руководила Высшими курсами сценаристов и режиссеров. Преподавала сценарное мастерство, ей приносили сценарии бывшие ее студенты и подопечные, поскольку она действительно прекрасный редактор и всегда кого-нибудь опекала. Мила была из той безупречной русской интеллигенции, что только чудом выживала в кино и редко-редко достигала почета и влияния. С опозданием на полжизни, а то и никогда.

Андрей Хржановский – кинорежиссёр, автор мультфильмов «Стеклянная гармоника», трилогии по стихам Пушкина, «Лев с седой бородой», «Полтора кота», игрового фильма «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину» и других.

Мария Нейман – редактор кино.

АНДРЕЙ: С Милой Голубкиной меня познакомила ты. Как и с Татьяной Александровной Луговской и с Сергеем Александровичем Ермолинским. И я тебе очень благодарен. Без этого знакомства, обернувшегося многолетней близкой дружбой, моя жизнь была бы значительно беднее.

МАША: Я познакомилась с ней зимой, в конце 1965 года. Я работала тогда внештатным корреспондентом журнала «Советский экран» и получила задание написать репортаж о мосфильмовском объединении «Юность». Приехала на «Мосфильм», уже испытав от этого радость. Прошла проходную, поднялась на третий этаж основного корпуса, нашла объединение «Юность». Двери, двери… Все заперты. И вдруг одна открылась.

В комнате я увидела молодую женщину невероятной красоты. На ней был черный свитер с горлом лодочкой и кипенно-белая рубашка с крахмальным воротничком. На правой руке, в которой она держала сигарету, я заметила два перстня. Рука была крупная, красивая и сигарету держала грамотно. Лицо с большими светлыми глазами было обрамлено клиньями блестящих черных волос, которые закрывали уши, а челка, свисавшая набок, слегка прикрывала один глаз. «Вы кого-то ищете?» – спросила женщина, видя мою неловкость. Я объяснила цель своего визита.

Это была Людмила Владимировна Голубкина – редактор этого объединения.

Не знаю, что расположило ее ко мне, – может, черно-белая гамма, присутствовавшая и в моей одежде: шубка из черного каракуля и белый платок, – но после коротких расспросов, а потом долгой беседы она спросила: «Не хотите поработать у нас? Правда, временно: уходит в декретный отпуск одна из редакторов».

Конечно, я хотела! Шутка ли, «Мосфильм», «Юность», объединение, о котором тогда много говорили в кинематографических кругах, для которого писали лучшие сценаристы и снимали лучшие режиссеры, главным редактором которого был легендарный драматург Александр Хмелик!

Мила обещала поговорить с руководством. Я позвонила ей в назначенный день, она представила меня начальству, меня приняли. Я навсегда осталась благодарна Миле за год счастья, который она мне подарила. Это было замечательное время (а, может, напротив, «конец прекрасной эпохи»): снималось много интересных фильмов, в соседнем объединении Андрей Тарковский заканчивал «Андрея Рублева». Ощущение сопричастности всему, что происходило на студии, было общим.

Незадолго до этого в «Новом мире» были напечатаны повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и «Матрёнин двор». Другие его произведения ходили в списках, поскольку были запрещены к печати. Нетрудно было догадаться, какие проблемы, в том числе и материальные, испытывал писатель. И Хмелик решил, что мы должны оказать Солженицыну посильную помощь, заключив с ним договор, что давало право выплатить автору аванс. О выполнении договора можно было не заботиться, поскольку в подобных случаях всегда находился формальный повод для его расторжения, при этом аванс оставался у автора. И вот с этой миссией – подписать договор у главного редактора «Мосфильма» (был им тогда писатель Александр Евсеевич Рекемчук) – Хмелик решил отправить меня. Мила сказала: «Вперед. Надо подписать. Попробуй сделать это на голубом глазу».

Мне повезло: я столкнулась с Рекемчуком на лестничной площадке, он спешил и, глянув на мое слегка растерянное лицо, приложил лист с договором к стене и подписал. Хмелик и Мила были счастливы. Остальные редакторы потрясены. «Дело сделано, – воскликнул Хмелик. – Таких писателей, как Солженицын, в беде не бросают!»