Александр Карцев - Неизвестная война. Записки военного разведчика

Засада была провалена. Вернувшись в батальон, он доложил об этом комбату. И о сбитом летчике, которого они подобрали. Комбат ничего не сказал в ответ. Но в глазах у него был немой укор. Захваченный караван — это захваченное оружие. Захваченное оружие — это орден комбату. И может быть, парочка медалей разведчикам. А спасенный летчик — это всего лишь спасенный летчик!

Но на следующий день из Баграма (с аэродрома) приехали друзья сбитого «летуна». Узнав, где размещается разведвзвод, они принесли в расположение разведчиков коробки с фруктами. Какие-то подарки. А когда он пришел из штаба батальона, долго обнимали его и хлопали по плечу. Эти шумные и веселые ребята сказали, что их друг идет на поправку. И скоро снова будет летать. В их словах было столько неподдельной радости, что он очень удивился, заметив в глазах некоторых из них слезинки.

Это было очень странно! Ведь взрослые мужики уже! Двадцать два — двадцать три года каждому! Хотя и у него самого вдруг защипало в глазах. Видно, соринка попала. Ведь плакать-то было не с чего. Да и не плачут мужчины. Тем более от радости! По крайней мере так говорят…

— О чем ты постоянно думаешь?

Голос девушки вернул его из прошлого.

— А? Что ты спросила?

— Я спросила, плакал ли ты когда-нибудь. Или нет?

В ответ он пожал плечами.

— Наверное, плакал. Когда-то давным-давно. В детстве. Не помню.

После возвращения из Афганистана я был направлен в служебную командировку в Польшу — в Высшую офицерскую школу механизированных войск имени Тадеуша Костюшко. Как говорится, для обмена боевым опытом.

У меня был подготовленный еще в Союзе план проведения занятий по разведподготовке. Но одно из занятий я провел не по плану. Я начал его с рассказа о своей учебе в военном училище и о нашем преподавателе высшей математики Балашове Василии Прокофьевиче. Он в годы Великой Отечественной войны командовал полковой разведротой. После войны окончил педагогический институт. И всю свою жизнь посвятил обучению курсантов Московского Высшего общевойскового командного училища имени Верховного Совета РСФСР.

На втором курсе меня перевели в спортивный взвод. Весь четвертый семестр мы были освобождены от учебных занятий и усиленно готовились к Первенству Московского военного округа по многоборью взводов.

Весь этот семестр по вечерам, в свое личное время, Василий Прокофьевич приходил к нам в казарму и занимался с нами высшей математикой. Мы пытались сопротивляться, ссылаясь на то, что нам нужно тренироваться. На что Василий Прокофьевич веско возражал, что после выпуска из училища мы станем офицерами, командирами подразделений, а не спортсменами. А чтобы стать хорошими командирами, нам нужно еще многому научиться и многое узнать.

— И разве современный командир может обойтись без знаний высшей математики? — спрашивал он нас.

Что ему ответить, мы не знали. Мы же были всего лишь курсантами, а не офицерами. Он отвечал за нас сам.

— Нет. Не может!

Впервые о его словах я задумался довольно скоро. Уже через год после выпуска из училища — в сентябре 1986 года. Я тогда лежал в баграмском инфекционном госпитале с тифом. После того как к нам в отделение привезли моего ротного с гепатитом, офицеров в нашей роте, которые могли бы командовать восьмой сторожевой заставой, не осталось. По просьбе ротного мне пришлось сбежать с госпиталя к себе на Тотахан (отм. 1641 м).

С первого дня командования заставой я сильно переживал, что у меня во взводе нет ночных прицелов в рабочем состоянии (ночные прицелы на БМП и танке были не в счет, от них на горке толку было мало, а «работающих» батареек к ночным прицелам для стрелкового оружия и для переносной станции наземной разведки просто не было). И я отдавал себе отчет, что к ночному бою моя застава была подготовлена довольно слабо. А то, что душманы, скорее всего, могут напасть на нее именно ночью, для меня секретом не было. Просто днем подобная попытка обошлась бы им слишком дорого.

Я пытался как-то решить этот вопрос. Ротный писал заявки и поднимал этот вопрос на совещаниях. Ему обещали решить, но, как известно, обещать и жениться — это немного разные вещи. По своим каналам я периодически просил начальника связи батальона достать нужные мне батарейки. Но батареек к НСПУ и к переносной станции у него не было. Зато регулярно получал от него на орехи за то, что разбирал югославские аккумуляторные батареи для переносной радиостанции Р-148, чтобы запитать ими ночные прицелы НСПУ (после подобных «усовершенствований» АКБ приходили в негодность, но зато благодаря им у меня были действующие ночные прицелы, которые позднее не раз выручали меня и моих разведчиков, когда мне пришлось командовать отдельными разведвзводами).

На случай ночного боя я держал в неприкосновенном запасе несколько осветительных мин к миномету и осветительные ракеты (50-мм реактивные осветительные патроны). Помня о своем детском увлечении архитектурой и старинными рыцарскими замками, в которых мне довелось побывать, немного усовершенствовал СПС (стационарные пункты для стрельбы или стрелково-пулеметные сооружения) на заставе — заузил стрелковые бойницы так, чтобы у каждого стрелка основной сектор стрельбы был фиксированный (немного перекрывающий сектор стрельбы соседа слева и в результате создающий круговую оборону взвода). А запасной сектор стрельбы сделал более «свободным». Сверху перекрыл бойницы так, чтобы в верхнем крайнем положении стрелок мог вести огонь ночью по противнику не только в своем секторе стрельбы, но и на самой эффективной высоте относительно горного склона (обеспечивая тем самым необходимую для отражения нападения моджахедом плотность огня). В каждом СПС, в ящике из-под гранат хранился запас боеприпасов — две упаковки патронов по 120 шт., две гранаты Ф-1 (либо РГО) и две РГД-5 (либо РГН).

По принципу этих бойниц в июне 1987 года на пакистанской границе в районе Алихейля сосновыми колышками я размечал сектора стрельбы для пулеметчиков, чтобы обеспечить ночью безопасный выход своей разведгруппы, которую могли преследовать братья-моджахеды.

На наиболее опасных направлениях установил сигнальные мины. Вскоре их почти все сорвали местные дикобразы. А вот пустые банки из-под консервов и тушенки, которыми мы позднее засыпали эти места, оказались на удивление эффективными. Даже проползти ночью без шума там стало невозможно. И несколько дикобразов, которые пытались скрытно подобраться к заставе, вскоре стали приятным дополнением к нашему привычному рациону питания.

В общем, кое-что для ведения ночного боя я сделал. Но после тифа (точнее, во время болезни, из госпиталя я сбежал, так и не долечившись) у меня был полный упадок сил. Даже передвигаться по заставе получалось с большим трудом. Что уж тут говорить о возможности управлять заставой в бою! В общем, командир из меня был тогда никудышный. Но других на заставе не было.