Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

Позже Джими рассказал мне, что Джеффери говорил ему:

"У меня больше опыта, чем у Эпштайна. Вот увидишь."

И Хендрикс продолжил:

— Всё, что я знал о них, так это то, что они оба были деловыми людьми, а тебе необходимо было иметь представителя. Час познакомил меня с Джеффери, вот так это и было.

Несмотря на все их заверения, попытки Чандлера и Джеффери заинтересовать ведущие звукозаписывающие компании оказались безуспешными. Сначала они обратились к Декке, но там Хендрикса охарактеризовали как "не имеющего долговременного потенциала". Так совпало, что как раз в это время Крис Стэмп и Кит Ламберт решили основать свою собственную компанию, которую они собирались назвать Трэк–Рекордс.

— Если бы не настойчивость Часа и Майка наша идея, так бы и повисла в воздухе, — вспоминает Стэмп, — они сказали нам: "Вы сделаете нам кое–какие деньги". Никто из нас не предполагал тогда, в какие "кое–какие" выльются эти деньги. Но мы не хотели потерять Хендрикса, наскребли тысячу фунтов и пообещали Хендриксу, что Трэк представит его в программе Ready, Steady, Go!

В этой влиятельной телепрограмме, выходящей в эфир по вечерам пятницы, выступали не только английские и американские молодые талантливые поп–музыканты, но и разные представляющие интерес молодые люди, "появляющиеся на сценическом горизонте" — от Мухаммеда Али до Фила Спектора. Усилиями Вики Викхэм и Майкла Линдси–Хогга — близких друзей Стэмпа и Ламберта — эта программа диктовала моду.

— Мы также сказали Часу с Майком, — продолжил свой рассказ Стэмп, — что, а они знали, что это так: "На данный момент мы лучшие концептуальные импресарио".

К тому времени и Ламберт, и Стэмп были уже известны таким безошибочным чутьём, каким не обладал ни Чандлер, ни Джеффери.

— Час только что отставил в угол свою бас–гитару, а Майк, хотя и был очень удачливым и сообразительным бизнесменом, но его интересы были другого уровня, чем наши с Китом. У Джеффери были определённые амбиции и деловые качества, но он был совершенно обделён воображением. Возможно, с точки зрения успешного бизнесмена мы с Китом ему казались глупцами, и в его кругах наши имена ему ничего не говорили.

Реальность была такова, что ни Стэмп, ни Ламберт не оказались глупцами, как считал Джеффери. Не прошло и пары недель, как они смогли заинтересовать гиганта звукозаписывающей индустрии, Полидор, субсидировать их собственный проект — Трэк–Рекордс.

Эта новая группа начала свою карьеру в Новелти во французском городе Эврё, затем они выступили в Нанси. Французы, как тогда это было принято, спокойно сидели на своих местах и смотрели их выступление, до окончания концерта только изредка аплодируя. Многим понравилось это необычное трио и постепенно они срослись — группа Халлидея и Опыты, особенно после того, как, по словам Мич Мичелла, "пыхнули пару–тройку самокруток с марихуаной". На самом деле то был табак, в который чуть подмешали гашиш.

Оба ансамбля путешествовали в одном автобусе, а Халлидей, как и подобало звезде, передвигался отдельно в шикарном лоснящемся Астон–Мартине.

— Джонни был отличным профессионалом, с отменно отрепетированными номерами. Мы с Часом старались не пропустить ни одно из его движений или трюков. Мы пытались понять, когда, почему и зачем он вдруг замедлял свои шаги по сцене, зачем он вдруг подходил к краю сцены, ближе к публике, — вспоминая, рассказывал мне Джими. — Он никогда не выдавал сырой материал. Ни разу. Он был очень внимателен к своей аудитории и к ребятам из его группы. Было совершенно очевидно, какой путь он прошёл от полной неизвестности до звезды первой величины на французском небосклоне. Он очень много думал. Он очень много репетировал.

Опыты отыграли с Халлидеем в Вильрю, крошечном городке на границе с Люксембургом, затем, уже в следующем месяце, они добрались до Парижа. Для "большого шоу" в Олимпии, состоявшегося вечером 18 октября, им потребовалось время, чтобы отрепетировать свои действия на сцене. Джими рассказал мне, что изучил каждый дюйм её, прошёлся по рядам партера, чтобы почувствовать атмосферу зала, и в его голове зрел план выступления, который так долго перед этим они с Часом обсуждали. Через несколько часов он тихо вышел из театра. Его нервы были напряжены, и он хотел один, хотя бы несколько минут, побродить по городу, ощутить его.

Он пошёл по бульвару Капуцинов, примечая названия улиц, встречающихся на его пути, запоминая дорогу назад, в глубоко поразившую его Парижскую Оперу.

— Мне бы хотелось исчезнуть в утробе этого здания, так похожего на огромный деньрожденческий торт. И я никак не мог понять, как они допустили, чтобы какие–то гитаристы играли на его сцене.

Настало то, к чему страстно стремился он всю жизнь — Большое Время. Ребёнок Люсиль, малыш Джонни, во Франции, в Париже. Так непохоже на его мать — он вырвал у своей Судьбы шанс, насколько он ни был мал. Вспоминая тот день, в октябре 1966 года, Хендрикс так описал своё возбуждённое состояние и свои страхи:

— Никогда я, в самых отчаянных моих фантазиях, не представлял места столь прекрасного — города с такой громкой историей, о котором я хотел узнать каждую, даже незначительную, мелочь, произошедшую там, узнать о королях и о королевах, о революциях и о восстаниях, и о том, как строился этот город, и какие люди жили в нём в прошедшие века. Я хотел попросить Время остановиться ради меня, чтобы успеть изучить все эти фантастические и великолепные здания за ту неделю, как я там был.

Стоял холодный октябрь, небо — затянуто облаками. Дешёвая куртка не грела Джими. Но он всё шёл и шёл вперёд.

— Но тут, в какую–то долю минуты, словно по щелчку моих пальцев, серое растворилось и передо мной взвилась в небесно–голубую даль великолепная башня. Я вижу её, как если бы это было час назад. Волшебство ли это было — всё произошло так быстро. Я видел прежде Эйфелеву башню на открытках, но я не понимал, насколько она изящна.

Его поразили старинные фонарные столбы "украшенные золотыми прикосновениями":

— Мне захотелось слиться с ним, и я перешёл через реку по старинному мосту и, обернувшись, увидел вдали хрустальные фонтаны, источающие свет. Я полюбил каждую частичку этого невероятного города. С его суетой, с его толкотнёй. Со всеми этими визжащими и сипящими гудками нескончаемых машин. А его воздух, насыщенный ароматом роз… пряный запах жареных каштанов, которые готовят буквально на каждом углу на больших жаровнях… смешивающийся с табачным дымом и выхлопными газами парижских такси. И я подумал тогда, то, в чём я всегда уверял себя, наконец–то, должно было теперь свершиться.

Джими нервничал в ожидании этого 15–минутного прорыва, когда он, Мич Мичелл и Ноэл Реддинг выступят в качестве никому известного коллектива, вставленного в программу концерта в Олимпии в самое начало. Он готов был воспринять реальность одобрения, которое приготовили французы для такого Джона–Ни!