Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

МакВей за весь полёт не проронил ни слова, но оказал неоценимую помощь, очень обходительно разговаривая с таможенниками Её Величества и пронеся белоснежный Стратокастер Хендрикса через пункт досмотра. Джими же, как американца, он предупредил, что в Англию он едет исключительно отдыхать, но никак не работать — так в его новеньком зелёном паспорте появилась соответствующая печать.

Как только они выехали из аэропорта Хитроу и направились в Лондон, Час, помня слова Джими относительно того, "подойдёт ли он английским музыкантам", решил в первую очередь избавить его от опасений и повёз прямо к Зут Мани домой на Гюнтерстоун–Роуд в Западном Лондоне, благо это было им по пути. Зут (настоящее его имя Джордж Бруно) — человек редкой души, общительный и дружелюбный, был талантливым органистом, играющим в традиции Джимми Смита, со своей собственной ритм–и–блюзовой группой The Big Roll Band. Зут с радостью встретил Часа и Хендрикса, рассыпавшись в комплементах по поводу причёски Джими, которая возвышалась над его головой, как огромный, тёмный проволочный одуванчик — эффект, достигаемый завивкой. Час с гордостью объяснил Зуту, что Джими сам сделал себе такую причёску, когда увидел фотографию Боба Дилана.

Зут с порога предложил им по чашке чёрного английского чая с молоком. Хендрикс попал в гостеприимный белый мир, где большинство музыкантов были "хорошими друзьями". Зуту не терпелось услышать игру Джими, и он объявил:

— Все друзья Часа — мои друзья!

В его доме постоянно звучала музыка — они с женой Рони, сдавали небольшие квартирки музыкантам в своём большом доходном доме — и к полудню этого дня Джими уже играл на белом Телекастере, одолженном Зутом у Энди Саммерса, одного из его съёмщиков, гитариста Big Roll Band. (Того самого Саммерса, который позднее приобрёл известность, играя в группе Police.)

Час улыбался, наблюдая восторженное лицо Зута, пока Джими отыграв пару старых блюзов, плавно перешёл в мелодии, сочинённые Рэем Чарльзом. А сам Джими, улыбаясь самому себе, углубился в исследование музыкальных возможностей Телекастера. Блюзы были страстью Зута, и это был именно тот человек, который бы мог помочь рассказать всему миру о его поразительном американском открытии, и этим же вечером Час со своей невестой Лоттой, шведкой по национальности, привезли Джими в самое сердце Западного Лондона в один любимых Чандлером клубов, Scotch of St. James.

Открытый всего годом ранее, Скоч был самым гламурным из клубов Бурлящих 60–х, полуночной штаб–квартирой и общепризнанных поп–звёзд, и стремящихся ими стать, и хорошеньких девушек, старающихся привлечь своим видом состоявшихся парней. Волынки на стенах, клетчатые абажуры, официантки в жилетках из шотландки, накручивающие мили кругов с подносами скотча и коки, объявленными любимыми напитками битлов. Появляющиеся на пороге "Великолепная четвёрка" приходили отдохнуть за резервированными за ними местами со специальной дощечкой, на которой была скромная надпись: "Beatles". Никогда прежде Джими не был в таком замечательном месте.

— Там было классно, — вспоминал он, — и очень уютно.

Он чувствовал там себя свободно, несмотря на то, что считал себя самой уродливой личностью, когда–либо переступившей этот порог. Он хотел бы прийти туда в подобающей одежде и стеснялся пятен от угрей и рубцов, которые он с религиозной настойчивостью пытался вывести со своего лица с помощью специальной жидкости. Однажды, кто–то из Виллиджа сказал ему, что и Боб Дилан тоже страдал от угрей, после чего перестал так сильно переживать на счёт своих. В тот вечер Джими сыграл всего пару минут, как все затихли, перестали говорить, шутить и обернулись в его сторону, стараясь вслушаться внимательнее в его игру.

— Кажется, я им сильно понравился. Я был ошеломлён, что это, наконец, произошло, — рассказал он мне. — В те моменты в Нью–Йорке, когда на меня особенно накатывало отчаяние, я представлял себе именно такую картину. Но я никак не мог и мечтать о том, что это могло произойти в Англии, в Лондоне.

Час был уверен, что Джорджи Фейма (лидера английской группы Blue Flames) можно было застать в клубе, и хотел познакомить его с Хендриксом. Джорджи и Зут Мани, так же были хорошими друзьями и часто выступали вместе в лондонском клубе Flamingo, где ансамбль Фейма базировался вот уже несколько лет. Фламинго было местом, где проходили ставшие уже легендой, затягивающиеся до поздней ночи "отрывы" во время которых Джорджи с Зутом давали волю своим мощным голосам, своим талантам клавишников и льющейся через край энергии…

Тем вечером Зут с Рони взяли с собой девятнадцатилетнюю Кати Этчингем, одну из квартиранток их большого гостеприимного дома на Гюнтерстоун–Роуд.

— Она была хорошенькая, её волосы, её огромные глаза, и мне очень понравилось, что держалась она как–то независимо, — сказал Джими.

Они тут же вцепились друг в друга. Кати также была сравнительно недавно в Лондоне, но уже хорошо в нём ориентировалась, и было уже далеко за полночь, когда она, взяв такси, довезла Хендрикса до Гайд–Парк–Тауэрс, там для Джими был зарезервирован скромный номер, чтобы ему было, где временно остановиться, и не прошло и пары дней, как она освободила свою квартиру в доме Зута и Ронни и переехала жить к Джими.

29 сентября произошли два значительных события, с быстротою молнии сотворившие Джими Хендрикса. В этот день в одном из самых модных клубов в самом центре Пикадилли, Birdland, Час вместе с Джими устроили прослушивание. Слушали тощего, 21–летнего гитариста из Кента. Он только что вернулся с континента, и уже считался ветераном немецкого андеграунда, где играл в группе Burnettes, позднее ставшую известной как Loving Kind.

— Я думал, я смогу пройти по пути Beatles, — рассказывал мне Ноэл Реддинг, — как они начну в Германии, а затем, появится всё остальное. Но цыпочки бросающиеся на шею, бесконечная вереница выступлений, таблетки вместо сна — разве так становятся звёздами?

Он стал объяснять, что ищет место гитариста, Джими же ясно дал понять, что необходим именно басист.

— Джеймс пристально меня рассматривал и говорил таким тихим, переходящим почти в шёпот, голосом, но слова его звучали очень убедительно, — продолжил свой рассказ Ноэл. — Он показал мне несколько аккордов. И мы вместе замесили Hey Joe и пару вещиц в стиле соул. Я учусь довольно быстро. Вдруг Хендрикс рассмеялся, перестал играть и снова посмотрел на меня таким пристальным и в то же время мягким взглядом и произнёс: "Мне нравится твоя причёска, — сказал он и, помолчав, добавил, — и твои башмаки". А сам Джими выглядел, как только–что вышедший из ада чёрт, особенно из–за его взъерошенных кудрей. На нём была какая–то угрюмая, цвета загара, ветровка, какую даже Богарт бы не надел, но играл он незаурядно. Меня привлекло, что играл он левой рукой, но в тот день я ещё не понял, насколько он был хорош.