Томас Рикс - Черчилль и Оруэлл [Битва за свободу] [litres]

Налет японцев на Перл-Харбор 7 декабря 1941 г. вызвал у Черчилля почти экстатическую реакцию – Вторая мировая война выиграна!

Характерно, что его главный военный советник в реакции на эту новость проявил некоторую узколобость. Генерал сетовал в своем дневнике, что, следовательно, предшествующие 48 часов работы его подчиненных «прошли впустую»!

«В этом состояла разница между прекрасным штабным офицером и государственным деятелем мирового уровня», – написал Рой Дженкинс [664] Field Marshal Lord Alanbrooke, The War Diaries: 1939–1945 , ed. Alex Danchev and Daniel Todman (Berkeley: University of California Press, 2002), 209; Roy Jenkins, Churchill (Farrar, Straus and Giroux, 2001), 800. .

Для Черчилля бомбардировка Перл-Харбора стала радостью, которую он с трудом скрывал, даже когда писал об этом с временной дистанцией в восемь лет. Фрагмент мемуаров, выражающий его ликование, звучит как осанна:

Англия будет жить; Британия будет жить; Содружество и империя будут жить… Нас не уничтожат. Наша история не подойдет к концу. Нам даже не придется умирать, каждому из нас. Судьба Гитлера предрешена. Судьба Муссолини предрешена. Что касается японцев, их сотрут в порошок. Все остальное сводилось к должному применению превосходящей силы [665] Winston S. Churchill, The Second World War, Volume III: The Grand Alliance (Boston: Houghton Mifflin, 1950), 607. .

Действительно, на этом этапе войны Черчилль решил две главные стратегические задачи: продолжение участия Британии в войне и вовлечение в нее Соединенных Штатов. Миссия, которую он во время бритья описывал своему сыну 18 месяцев назад, была выполнена.

Тем не менее в следующие четыре года его ждало много тяжелой работы в отношениях с американцами. Ему предстояло гарантировать, что правительство Соединенных Штатов будет придерживаться стратегии «сначала Европа», согласно которой разгром Гитлера являлся первостепенной задачей в войне. Нужно было добиться этого, не становясь навязчивым.

Речь Черчилля на совместном заседании Конгресса США 26 декабря 1941 г. была блестящей во многих отношениях. Одно то, что он явился выступать на Капитолийский холм, было хитрым ходом. Невилл Чемберлен, оставаясь премьер-министром, едва ли сделал бы это, а если и сделал бы, то, вероятно, показался бы американским законодателям чем-то средним между напыщенным камердинером и несмешной версией Чарли Чаплина.

Обращение Черчилля к конгрессу после Перл-Харбора было работой политического гения. Оно было мастерски выстроено и состояло из четырех частей, которые можно озаглавить:

Я

Мы

Они

Мы против них

Сначала Черчилль потратил несколько сот слов на то, чтобы представиться Конгрессу – и американцам. Первые три абзаца его речи начинаются словом «я». Он изобразил себя практически одним из них, ссылаясь на свое полуамериканское происхождение: «Я не могу не думать, что, если бы мой отец был американцем, а мать британкой… я мог бы попасть сюда собственными усилиями» [666] Winston Churchill, Blood, Toil, Tears and Sweat: The Great Speeches , ed. David Cannadine (Harmondsworth, U. K.: Penguin, 1990), 226. , – то есть по результатам голосования, а не по приглашению.

Затем он опосредованно коснулся нелюбви американцев к аристократам: «Я дитя палаты общин. В отцовском доме мне привили веру в демократию», – после чего высказался более определенно, процитировав Линкольна: «Я всегда неуклонно ориентировался на идеал “правления народа, для народа и во имя народа” из Геттисбергского послания».

Завершив вводную часть, он переключил внимание на новый военный альянс, о котором заговорил почти поэтически. Здесь он перешел от «я» к «мы». Он приветствовал вступление Соединенных Штатов в войну и воздал должное атмосфере уверенности, которую ощутил в Вашингтоне. «Мы в Британии испытывали то же чувство в наши самые мрачные дни, – сказал он, тонко намекнув, что британцы воюют уже 16 месяцев. – Мы также были убеждены, что все закончится хорошо» [667] Там же, 227. .

Это первое «мы», конечно, относится к британцам. Через два предложения следующее собирательное местоимение обозначает уже британцев и американцев вместе: «Силы, обрушившиеся на нас, громадны. Они жестоки и безжалостны» [668] Там же, 228–29. . С этого момента, когда Черчилль говорит «наша сторона», он имеет в виду обе нации. Они оказываются взаимосвязанными в его речи: «Нам нужно многому научиться в жестоком искусстве войны… Мы действительно должны быть благодарны за то, что нам было дано так много времени… Мы делаем благороднейшее дело на свете… Мы хозяева своей судьбы… Пока у нас есть вера в свои идеалы и несокрушимая сила воли, спасение нас не минует».

Далее следует краткий обзор военной ситуации на земле и на море, в ходе которого Черчиллю удалось при помощи небольшой манипуляции связать будущее Британской империи с будущим свободы – многие американцы не ощущали этой связи. «Это факт, что Британская империя, которая восемнадцать месяцев назад многим казалась разрушенной и уничтоженной, сейчас несравненно сильнее и становится сильнее с каждым месяцем. Наконец, да позволено мне будет это сказать, для меня самым лучшим в случившемся является то, что Соединенные Штаты, единые, как никогда, подняли меч на защиту свободы» [669] Там же, 230. .

Черчилль завершил этот раздел арией на тему глупости Японии, решившей воевать одновременно с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами. «Кем они нас считают?» [670] Там же, 232. – вопросил он. Это было очень по-американски – они хоть представляют, с кем связались? Здесь он снова сделал американский и британский народы единым целым: «Могут ли они не понимать, что мы никогда не перестанем противостоять им, пока не преподадим им урок, который они и весь мир никогда не забудут?» Тут слушатели встали и устроили овацию. В мемуарах Черчилль с удовольствием отметит, что эти риторические вопросы вызвали «самый шумный отклик» [671] Sir Charles Wilson, later Lord Moran, Churchill: Taken from the Diaries of Lord Moran (Boston: Houghton Mifflin, 1966), 16. См. также: Churchill, The Second World War, Vol. III: The Grand Alliance , 671. . В общем, это было больше, чем речь, это был дипломатический аналог предложения руки и сердца.

Той ночью Черчилль встал с постели, чтобы открыть окно в своей комнате, выходящее на Белый дом. Внезапно он начал задыхаться и пожаловался врачу, ездившему вместе с ним, на «ноющую боль над сердцем», которая «отдается в левую руку». Врач понял, что премьер-министр перенес нечто вроде небольшого сердечного приступа, но на словах преуменьшил значение случившегося, поскольку у Черчилля и без того хватало забот [672] Moran, Churchill , 17. .

Так и было. В течение недели Черчилль действовал так, словно его предложение американцам было принято и следовало узаконить отношения. В записке своему кабинету он сообщил, что в какой-то момент счел необходимым уступить пожеланию американцев, и объяснил: «Мы уже не одиночки, мы состоим в браке» [673] Churchill, The Second World War, Vol. III: The Grand Alliance , 686. . Человек, никогда никому не прислуживавший, лично катил инвалидное кресло Рузвельта, когда они отправились пить вечерние коктейли – их смешивал президент. Это было намного больше, чем обычная встреча в верхах. Черчилль провел в Белом доме полных две недели. Он обедал с Рузвельтом и Гарри Хопкинсом в течение тринадцати из этих четырнадцати вечеров [674] Robert E. Sherwood, Roosevelt and Hopkins: An Intimate History (New York: Harper & Brothers, 1948), 444. .