Томас Рикс - Черчилль и Оруэлл [Битва за свободу] [litres]

Сегодня Оруэлл получал бы более чем достаточный доход, просто сидя в этом магазине и подписывая свои книги. В 2014 г. распорядитель сообщил британскому изданию, что доход от оруэлловского литературного наследия за три года вырос до 10 % годовых – намного больше, чем в среднем в стагнирующей экономике [1140]. Би-би-си заказала статую своего бывшего сотрудника Оруэлла, она должна была быть установлена в 2016 г. В смысле влияния на современность Оруэлл, пожалуй, превзошел Черчилля.

Не переоценивается ли Оруэлл в многочисленных сегодняшних восхвалениях? Отчасти да, особенно в расхожих упоминаниях о нем как о единственном в своем роде провидце и знатоке тоталитаризма. Тем не менее реальность, по большей части, свидетельствует в пользу Оруэлла. Современники не принимали его в расчет, отчасти потому, что он лучше понимал ту эпоху. Тогда это было невозможно доказать, но о его правоте свидетельствуют события шести десятилетий, минувших с тех пор, как он перестал писать.

В то же время самый долгосрочный вклад Оруэлла в западную культуру наименее очевиден. Часто отмечается, что он один из немногих писателей, обогативших наш язык общепонятными сегодня словами и фразами: «двоемыслие», «Старший Брат», «гнездо памяти», «все животные равны, но некоторые животные более равны, чем другие».

Меньше внимания уделяется тому, что его узнаваемый стиль, особенно при изучении политики и культуры, стал общепринятым в современной дискуссии по этим вопросам. В таких изданиях, как The Times Literary Supplement, The New York Review of Books, и на страницах сотен газет преобладает – во всяком случае, таково стремление – его подход: ясность, повествовательность и опора на конкретные факты, которые очевидны, но игнорируются. Еще и поэтому его эссе и обзоры выглядят настолько современными. Рассмотрим, например, фразу американского политического писателя XXI в. Та-Нехиси Коутса: «…все наши формулировки – расовые отношения, расовая пропасть, расовая справедливость, расовая дискриминация, привилегии белых , даже превосходство белой расы – затемняют тот факт, что расизм укоренен на уровне подкорки, что он отключает людям мозги, пережимает горло, рвет мышцы, вырывает внутренние органы, ломает кости, выбивает зубы. Нельзя закрывать на это глаза» [1141]. Выбор слов, ритм и, самое главное, основополагающий завет – видеть подлинные проявления власти – все это квинтэссенция Оруэлла.

Не будет преувеличением сказать, что Черчилль и Оруэлл, наряду с многими другими личностями, способствовали возникновению условий для экономического бума конца XX в. Черчилль своими действиями в качестве одного из мировых лидеров военной эпохи сделал возможным послевоенный мир. Холодная война стала следствием Второй мировой, и исход этого конфликта был предопределен событиями 1940 г., в центре которых стоял Черчилль. Россия и Соединенные Штаты, тогда не находившиеся в состоянии войны, в конечном счете выиграли войну, но в 1940 г. Черчилль «единственный не потерял головы» [1142], по утверждению историка венгерского происхождения Джона Лукача (Лукаса), узника нацистов во время Второй мировой. Пожалуй, лучше всех эту мысль выразил британский писатель Пол Джонсон: «Каждый, кто ценит свободу в рамках закона и власть народа, волей народа и во имя народа [1143], найдет успокоение и поддержку в истории его жизни» [1144].

Экономический рост создал пространство для роста личностного и соответственно возможность творческого самовыражения. Крайне маловероятно, что фашизм или коммунизм смогли бы обеспечить бурный экономический рост до конца XX в. При всей своей агрессивной навязчивости интернет приносит больше пользы, чем вреда, проявлениям индивидуального в человеке. На протяжении бо́льшей части последних двух столетий нужно было обладать немалым достатком, чтобы стать издателем. Теперь это не так. Теперь каждый, у кого есть компьютер, может делиться мнениями, фактами и изображениями со всем миром. Оборотной стороной является возможность властей и корпораций наложить лапу на все эти данные и превратить интернет в подобие «телекрана», устройства двусторонней передачи информации из «1984», но еще более всеохватное – в гигантский механизм, соединяющий государственный контроль и капиталистическую коммерцию.

Оруэлл понимал, что люди могут стать рабами государства, но не предвидел, что они могут превратиться и в нечто другое, не менее ужасное, – в продукт корпораций, в источник данных, безостановочно добывающихся и распространяющихся повсюду. Нет никаких сомнений, он бы яростно критиковал подобные проявления.

Сталкиваясь с переломным моментом в истории, Черчилль и Оруэлл, во-первых, определяли его существенные стороны. Во-вторых, действовали согласно своим убеждениям. Они оказались в подлинно катастрофической ситуации, когда их образу жизни грозило исчезновение. Многие окружающие были уверены, что зло восторжествует, и пытались примириться с ним. Но не эти двое. Они действовали с отвагой и проницательностью. Нам стоило бы перенять у них этот мудрый двухэтапный процесс, особенно во времена сбивающих с толку кризисов: сначала тщательно выявить факты, затем действовать, исходя из своих принципов.

Они часто ошибались в своих оценках, но неустанно стремились докопаться до сути, что не менее важно в сложной ситуации [1145]. Особенно в этом отношении выделяется Оруэлл, никогда не оставлявший попыток разглядеть правду через нагромождения лжи, искажений и отвлекающих факторов. Вместо того чтобы подгонять факты под свои взгляды, он был готов изменить свои взгляды под давлением фактов.

Имея дело с терроризмом, глобальным потеплением, экономическим неравенством и расизмом, а также паникующими политиками и демагогами-лидерами, полезно помнить, как эти два человека реагировали на ошеломляющие события своего времени. Им особенно хорошо удавалось распознавать заблуждения собственного социального круга – умение всегда полезное, хотя и не способствующее налаживанию и поддержанию дружеских связей.

Нам следует учитывать, что большинство из нас почти никогда не хочет прислушиваться к таким людям, как Оруэлл и Черчилль. Большинство, сталкиваясь с кризисной ситуацией, не вникает в ее суть. Мы склонны бежать от проблемы. Именно это представляла собой политика умиротворения агрессора в 1930-е гг. – способ уклониться от проблемы, обойти неопровержимые, неизбежные факты.

Термин «психологическое избегание» (psychological avoidance) постоянно использует Тейлор Бранч в первом томе биографии Мартина Лютера Кинга – младшего для описания первой массовой реакции «белой Америки» на борьбу за гражданские права [1146]. Главной проблемой, с которой столкнулись гражданские активисты в Америке 1950–1960-х гг., были не расовые предрассудки, как таковые, – и даже не всегда в южных штатах, – а нежелание даже добропорядочных людей вскрывать гнойник, который нельзя было далее терпеть.