Томас Рикс - Черчилль и Оруэлл [Битва за свободу] [litres]

Второй мощный импульс популярность Оруэлла получила через 34 года после его смерти, когда действительно наступил 1984 год. «1984» снова стал бестселлером: каждый день продавалось 50 тысяч экземпляров романа [1102]. Стив Джобс и Apple способствовали дальнейшему восхождению Оруэлла, показав в том же году во время трансляции матча за Суперкубок по американскому футболу резонансный рекламный ролик. Реклама компьютера Macintosh [1103]использовала образы из «1984»: фигура в духе Старшего Брата на огромном сером экране, разбиваемом молотом, который бросает молодая женщина в развевающихся одеждах. Показанный лишь один раз, ролик стал одним из самых знаменитых в истории рекламы.

Если бы Оруэллу удалось заставить свою разрушенную дыхательную систему дотянуть до 1984 г., когда ему исполнился бы 81 год, он, вероятно, продолжил бы свое путешествие в чуть самодовольный английский нонконформизм в форме замкнутой «жизни на земле», которую он пытался вести на острове Джура. Стивен Спендер, на сей раз в порядке исключения, понявший Оруэлла правильно, заметил: «Что он ценил, так это старое представление об Англии, опирающееся на английскую провинцию, где быть консерватором означает быть против происходящих изменений, особенно направленных в сторону неравенства. Он выступал против всего бездушного промышленного среднего класса, возвысившегося в XIX веке» [1104].

Имей Оруэлл возможность увидеть сегодняшний мир, он почти наверняка поддержал бы критику растущего имущественного неравенства в Соединенных Штатах, Британии, России и Китае. Судя по направлению мысли в «Скотном дворе», он, вероятно, не был бы удивлен тем, какой путь проделал современный Китай от образования КНР через «культурную революцию» к нынешнему нечестивому союзу Коммунистической партии и новых миллиардеров-олигархов. Остается лишь гадать, что написал бы Оруэлл, если бы смог провести год или два в сегодняшнем Китае.

Единственным серьезным ударом по растущей репутации Оруэлла стало раскрытие в два этапа, в 1998 и в 2003 гг., информации о том, что в конце жизни он составил для британского правительства список лиц, которых подозревал в принадлежности к коммунизму [1105]. Этот акт доносительства, совершенный с больничной койки в мае 1949 г., становится более понятным, если рассматривать его в контексте того времени [1106]. Оруэлл видел, как Советы сажают в тюрьму и казнят его друзей без суда в Испании, и имел некоторые основания бояться за собственную безопасность после публикации «Скотного двора», столкнувшейся, как я уже говорил, с некоторыми препятствиями стараниями Питера Смоллетта, британского чиновника, тайно работавшего на Советский Союз. Смоллетта завербовал Ким Филби, на тот момент еще не выявленный агент, активно участвующий в жизни Британии, уважаемый человек, как и другие советские агенты, например Гай Берджесс и сэр Энтони Блант. В сентябре 1949 г., когда Оруэлл лежал при смерти, Филби получил очень важный пост главы британской разведки в посольстве Британии в Вашингтоне.

Тем не менее факт остается фактом: ключевым моментом, по которому сходятся современные мыслители, как правые, так и левые, является то, что труды Оруэлла стали основой нашего понимания минувшего века, а также нас самих. Правые неоконсерваторы душат его в медвежьих объятиях, осыпая определениями вроде «называемый некоторыми самым значительным писателем XX века» [1107]. Левак Хитченс пошел еще дальше, заявив: «Двадцатый век принадлежит ему, писавшему о фашизме, коммунизме и империализме, и никакой другой писатель, творивший на английском языке, не может претендовать на ту же роль». В 2013 г. в The New Republic Оруэлла сравнили одновременно с Монтенем и Шекспиром и объявили «святым нашего века» [1108].

Это подводит нас к третьему и, пожалуй, наименее ожидаемому всплеску посмертной славы Оруэлла. Некоторые критики писали, что об Оруэлле забудут по прошествии 1984 г. или, во всяком случае, после распада Советского Союза. Гарольд Блум в 1987 г. предсказывал, что «1984» будет восприниматься как «книга, оставшаяся в своей эпохе, как “Хижина дяди Тома”» [1109]. Даже литературный критик Ирвинг Хауи, давний пропагандист Оруэлла, считал возможным, что после окончания холодной войны «роман “1984”, возможно, будет представлять лишь “исторический интерес”» [1110].

Однако его слова отозвались в сердцах нового поколения, сформировавшегося в эпоху после холодной войны. Имя Оруэлла не забыто, а пережило новый всплеск популярности. Когда миновал исторический контекст «1984», это словно освободило роман и позволило понять, что основной его посыл посвящен универсальной проблеме современного человечества.

Об этом свидетельствует то, что в последние года читатели и писатели по всему миру остро реагируют на созданное Оруэллом описание вездесущего государства. «Мы живем в новую эру слежки, когда идея Джорджа Оруэлла о жизни в обществе, каждый гражданин которого находится под постоянным наблюдением, становится настолько распространенной, что это вызывает панику», – буднично отметил один блоггер в июле 2015 г. [1111]. Иракский писатель Хассан Абдулраззак сказал в 2015 г.: «Я уверен, что Джордж Оруэлл не думал, что должен написать поучительную сказку для мальчика из Ирака, когда писал “1984”, но эта книга лучше объяснила для меня Ирак при Саддаме, чем что бы то ни было до или после нее» [1112]. В 2015 г. «1984» вошел в первую десятку книжных бестселлеров года в России [1113].

В 2014 г. «1984» стал настолько популярным символом для участников антиправительственных выступлений в Таиланде, что «Филиппинские авиалинии» сочли нужным предупредить пассажиров, что наличие у них этой книги может создать проблемы на таможне и со стороны других представителей властей [1114]. «Эмма Ларкин» (псевдоним американской журналистки, работающей в Юго-Восточной Азии) написала: «В Бирме шутят, что Оруэлл написал об этой стране не один роман, а целую трилогию: “Дни в Бирме”, “Скотный двор” и “1984”» [1115].

Судя по всему, особый резонанс Оруэлл вызывает в современном Китае. С 1984 г. было опубликовано примерно тринадцать переводов «1984» на китайский язык. Этот роман и «Скотный двор» также переведены на тибетский. Объясняя актуальность Оруэлла для Китая, один из переводчиков, Дун Лэшань, написал: «Двадцатый век скоро кончится, но политический террор продолжается, поэтому “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый” остается значимым и сегодня» [1116].

Более ранние размышления Оруэлла о злоупотреблении политической властью также находят новую аудиторию. Исламский радикал, читая «Скотный двор» в египетской тюрьме, почувствовал, что Оруэлл апеллирует к его личным сомнениям. «Я начал соединять отдельные точки и думать, что если бы парни, с которыми я тут сижу, когда-нибудь пришли к власти, то, господи, это был бы исламский эквивалент “Скотного двора”», – сказал Мааджид Наваз [1117]. В Зимбабве оппозиционная газета публиковала «Скотный двор» в многих номерах с продолжением; на иллюстрациях хряк Наполеон был изображен в таких же массивных солнцезащитных очках, как у пожизненного президента Зимбабве Роберта Мугабе [1118]. В отместку кто-то взорвал типографию газеты противотанковой миной. Кубинский художник был посажен в тюрьму без суда за планы поставить в 2014 г. пьесу по «Скотному двору». Чтобы власти наверняка поняли его замысел, он написал на двух свиньях имена «Фидель» и «Рауль» [1119].