Томас Рикс - Черчилль и Оруэлл [Битва за свободу] [litres]

Несколько последующих критиков ценили Оруэлла столь же низко, что и Спендер, но в 1960-е гг., примерно в то время, когда Спендер сбрасывал его со счетов, начался неуклонный подъем репутации Оруэлла, занявший несколько десятилетий [1088]. Впервые были изданы сборники его эссе.

С тех пор его репутация выросла неимоверно. Сегодня Оруэлл считается крупнейшей фигурой своего времени, а иногда оценивается и как самый значительный писатель столетия. Вокруг него выстроено несколько ретроспективных историй интеллектуализма XX в.

В книге Питера Уотсона «Современный ум», впервые изданной в 2000 г., Оруэлл возвышается до положения центральной фигуры, ориентира [1089]. Первая из четырех частей книги озаглавлена «От Фрейда к Витгенштейну», а вторая «От Шпенглера к “Скотному двору”». Выделяет, хотя и не возносит столь высоко Оруэлла, и последняя работа историка Тони Джадта «Осмысление XX века». История послевоенной Британии, изданная в 2015 г., получила название «Захиревший оруэлловский Лев». Как уже отмечалось, когда консервативный американский журнал National Review составлял список самых значительных небеллетристических книг XX в., Оруэлл, единственный из писателей, дважды оказался в первой десятке с «Памяти Каталонии» и «Избранными эссе» [1090]. Этот список возглавили мемуары Черчилля о Второй мировой войне. Роберт Маккрам, литературный редактор лондонской The Observer , назвал Оруэлла «одним из самых влиятельных английских писателей XX века», а критик Филип Френч в The Guardian пошел еще дальше, объявив Оруэлла, «возможно, величайшим писателем XX века» [1091]без уточнения национальной принадлежности. Не так давно в той же газете «1984» был охарактеризован как, «вероятно, самый знаменитый английский роман XX века» [1092]. В мотивировках судебных решений нынешних членов Верховного суда США Оруэлл является третьим по цитируемости автором после Шекспира и Льюиса Кэрролла [1093].

В своем восхождении Оруэлл не раз становился жертвой на редкость плохого анализа и комментирования, но, возможно, даже это уместно, поскольку немногие выдающиеся писатели создали так много плохих произведений, как он.

Одним из факторов возвышения Оруэлла стало его влияние на интеллектуалов Восточной Европы и России, стремящихся понять и описать своих новых коммунистических правителей. «Даже те, кто знает Оруэлла только понаслышке, поражаются, что писатель, никогда не живший в России, сумел так глубоко понять ее жизнь», – восхищался польский поэт и дипломат Чеслав Милош в эссе 1953 г. «Порабощенный разум». Местами эта книга читается как пояснение к «1984». «Партия борется с любой тенденцией погрузиться в глубины человеческого существа, особенно в литературе и изобразительном искусстве, – замечает Милош. – Невыраженное не существует. Поэтому тот, кто запрещает людям исследовать глубины человеческой природы, разрушает в них стремление к этим изысканиям, и сами глубины понемногу становятся нереальными» [1094]. В результате, предупреждает он, «на Востоке отсутствует граница между человеком и обществом».

Намекая читателям на книгу Оруэлла, советский диссидент Андрей Амальрик озаглавил свою критику советской власти, изданную в 1970 г., «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». В ней он верно предсказал, что «любое государство, вынужденное тратить так много энергии на физический и психологический контроль миллионов своих граждан, не может существовать вечно» [1095].

В 1980-х гг. звезда Оруэлла взошла так высоко, что в кругах интеллектуалов стали разгораться споры по вопросу о том, какой идеологический лагерь привлек бы его, если бы он дожил до старости. «Я уверен, что он был бы неоконсерватором, если бы жил сейчас», – предположил в 1983 г. крестный отец этого движения и один из столпов литературной критики Норман Подгорец [1096].

Он основывался на твердом убеждении, что главной темой Оруэлла был крах идей левой интеллигенции. Однако Подгорец приписывает объекту своего исследования собственные взгляды. Возможно, критика левых с новообретенных правых позиций была путеводной звездой Подгореца, но не Оруэлла. Тема, мощно звучащая во всем, что написал Оруэлл, от раннего романа «Дни в Бирме» до конца 1930-х гг. и дальше, через выдающиеся эссе, вплоть до «Скотного двора» и «1984», – это злоупотребление властью в современном мире, как левыми, так и правыми. В одних случаях раскрытие этой темы принимает форму исследования отношений господина и слуги в колониальной Бирме, в других – официантов и посудомоек в Париже времен Великой депрессии, но чаще всего, в его эссе и книгах после 1937 г., это отношения государства и индивидуума. Поэтому, например, польское профсоюзное движение в 1980-х гг. воспользовалось образом Оруэлла, выпустив почтовые марки с его изображением для своей негосударственной почтовой службы [1097]. (Вызывает удивление, что Подгорец закрыл глаза на оппозицию Оруэлла по вопросу создания Израиля. Сионист Тоско Файвел, друг Оруэлла, вспоминал, что для Оруэлла «евреи были белыми колонистами, как британцы в Индии или в Бирме, а арабы аналогом коренных бирманцев… Он был против еврейского национализма – против любого национализма» [1098]. Файвел, в свою очередь, не обращает внимания на очевидное противоречие: в своем творчестве Оруэлл был убежденным поборником английской сельской жизни, что доводило его до регионализма, если не национализма.)

Самым устойчивым элементом, на котором строится приятие Оруэлла консерваторами, является то, что современным левым никогда не было вполне комфортно с послевоенным Оруэллом. Это достойно сожаления. Те, кто верит в свободу слова, но в то же время скептически относится к нерегулируемому капитализму, должны отвести для него место в своих сердцах и умах и не позволять консерваторам заявлять на него единоличные права. Если группировка или некое крыло политических писателей цитирует какого-то автора, это еще не значит, что он с ним согласен. Интересующемуся политическими взглядами Оруэлла следовало бы помнить, что в ноябре 1945 г. он написал: «Я принадлежу к левым и должен работать в их рядах, несмотря на всю свою ненависть к русскому тоталитаризму» [1099]. Он был не из тех, кто, как он заметил по поводу другого писателя, позволил бы себе «пуститься в извращенный торизм из-за безумств прогрессивной, на данный момент, партии» [1100].

К слову, в конце 1960-х гг. Оруэлла, вероятно, шокировал бы некоторый нарциссизм хиппи и многие аспекты движения новых левых, насколько можно судить по его произведениям. «Гедонистические общества долго не живут», – написал он однажды [1101]. Вероятно, он критиковал бы 1960-е гг. не как консерватор, а с позиций своего аграрного сельского социализма. Он вполне мог бы одобрить некоторые другие аспекты 1960-х и 1970-х гг., скажем, движение «назад к земле» и другие формы неприятия корпоративного сельского хозяйства и поддержки производства органических продуктов питания мелкими фермерами. Он ведь сам отчасти практиковал возвращение к земле, пытаясь рыбачить и выращивать урожай в Шотландии, несмотря на слабое здоровье. С учетом его любви к природе и подозрительного отношения к крупным корпорациям, он, вероятно, озаботился бы проблемой глобального потепления.