Куртис Найт - Джими Хендрикс

Мы вошли в полное взаимопонимание: у нас была прекрасная музыка и замечательные стихи, сам Джими писать стал много позднее, мои стихи его вдохновляли к сочинению музыки и аранжировке. Стихи рождались во мне, как ветер в море, также легко, как и у моей матери. Покинув меня, она оставила мне стихи и музыку, которые всегда рождаются во мне, когда я чувствую её присутствие. Спустя два дня после нашей встречи, я, преисполненный радости, вбежал к нему и сообщил, что его проблемы с оплатой беру в свои руки. И угроза блокировки развеялась, как утренний туман.

Я ворвался к нему в комнату, готовый взорваться от нетерпения. В руках я держал только что написанную песню — отражение глубочайшего чувства моего угнетённого племени — первая чёрная рок–баллада, первая песня протеста. Первая, как я думаю. Песню назвал «How would you feel?», а слова в ней такие:

Это первая песня, написанная мною, после знакомства с Джими.

— Эй, Джими, послушай вот это.

Он тут же схватил гитару и начал играть, играл так, как если бы уже давно её знал. Это ещё один из многих мистических совпадений, которые постоянно происходили между нами.

Нас обоих буквально трясло от того, что получилось у нас совместными усилиями, и оба одновременно решили, что её необходимо немедленно записать.

Прихватив Джими, я отправился к Эду Чалпину, показать ему нечто совершенно новое, в надежде на то, что он решит её записать. Эд Чалпин тут же составил с Джими контракт, первый в жизни Джими, и мы вошли в студию.

Впервые Джими была предоставлена полная свобода. Я был поражён его музыкальным чутьём и непосредственностью. Джими играл на всех инструментах, кроме барабанов. Все аранжировки — его, он даже спел на подпевке со мной и ещё одним другом. Запись прошла успешно, особенно удалась нам How would you feel?

Мы решили её выпустить сорокопяткой. Граммофонная компания сочла, что она будет иметь успех, так как это была первая рок–баллада протеста. Однако при попытке проиграть пластинку по радио, компания столкнулась с непредвиденными трудностями, поскольку совет директоров радиостанций посчитал её «слишком спорной». Вот так, до сих пор, в Штатах, её толком никто не слышал.

Тем временем наша популярность росла, наши эксперименты в поисках нового звучания нашли отклик на всём Восточном Побережье.

Хорошо помню тот клуб, в котором мы проводили всё своё время. Местечко называлось George's Club-20, там всегда набивалось столько, что мы с трудом добирались до крошечной сцены в углу, после 20–ти минутного перерыва на еду. Где мы включались снова, несмотря на дым в зале и смрад, доносящийся с кухни. Эти цыплята были чересчур жирны, а рёбрышки пережарены, но они хорошо укладывались в наших желудках, после нескольких часов борьбы с готовыми умереть в любую минуту усилителями.

Как всегда, Джими собирал вокруг себя самых красивых цыпочек, плотным кольцом обступающих нашу сцену. Они пожирали его глазами, а он выкидывал свои бесконечные трюки, играя то зубами, то языком, или проделывая с гитарой такие же чувственные движения, какие они ежедневно совершают, снимая с себя платье.

Не счесть сколько раз я слышал от него после окончания работы:

— Слушай, Куртис, ты прости, тебе придётся поехать домой одному, меня тут пригласили позавтракать.

Где–то в это время Джими впервые встретил великую в будущем Девон. Высокая чувственная красавица, Девон была первой из супергруппиз, с которой сошёлся Джими. Она, также как и он, родилась в Сиэтле, но встретились они в Нью–Йорке.

Немногие группиз выдерживают конкуренцию, взбираясь на вершину, и Девон была как раз из тех — яркая личность с сильным характером.

Среди того, что Джими привлекало в Девон, надо отметить её магнетизм. Но не лишне будет сказать и о её безумной сексуальности — её фантазии не имели границ, вокруг неё всегда вилась стая лисичек. Джими нашёл в ней прекрасного, умного собеседника, а знания её о том, где, как и что о наркотиках были просто непостижимы:

— Со мной Джими впервые отправился в путешествие по кислотному раю и ему там понравилось. Мы тогда здорово перевозбудились и повеселились. Ещё он пробовал нюхать кокаин, но у него не было никакого желания попробовать героин, он знал, что это дорога в никуда.

Судьба разыграла с ней жестокую шутку, Девон умерла от передозировки героина во время съёмок фильма о героиновой зависимости.

— Для меня Джими был огненно–красной розой, — вспоминает Девон начало их знакомства. — Хотя он не был тогда так знаменит, чувствовался его флёр — и волосы у него длиннее других чёрных музыкантов, и стиль его игры особенный, и сам Звёздный Потенциал подписался под всеми его музыкальными способностями.

Мы начали играть в более лучших клубах, а затем постоянно в одном из клубов на Манхэттене. Место было так крепко упаковано, что если бы мы начали играть с него, нам бы ничего не осталось желать лучшего. Мы выкладывались полностью, и по глазам людей видели, что они принимают наши души.

Джими всегда оставлял глубокий след в душах людей. Он не был замкнутым эгоистом и всегда находил время поболтать, если, конечно, тема касалась музыки или около того.

Джими полюбил Гринвич—Виллидж, мы часто там бывали, иногда просто гуляли, иногда вели долгие беседы с замечательными людьми, которые, как и мы, приходили туда отдохнуть и поговорить.

Многие из этих замечательных людей находили в Джими прекрасного собеседника. Приведу воспоминания Майлза Дэвиса о том времени, когда он познакомился с Джими.

С Майлзом я увиделся шесть лет спустя, сразу после смерти Джими, и вот, что он мне рассказал:

— Впервые игру Джими я увидел в 1965 году в клубе The Lighthouse. (В этом клубе мы тогда очень часто выступали.) Место это было в двух минутах от моего дома, и я часто заходил туда выпить. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что играет музыкальный гений. Меня поразило то, что он вытворяет на сцене, ведь в то время даже рок–группы вели себя на сцене очень скромно. Это входило в полный контраст с тем, что он играл. Джаз, к примеру, всегда отличается очень сдержанным поведением музыкантов. Вот я, например.