Пегги Касерта - Вместе с Джанис

А с тех пор как у меня появился магазинчик, они были и вовсе уверены, что я не соскочу никуда с Хайт—Ашбери с их деньгами. Но для меня главное, что такие путешествия были каждый раз возбуждающими, они щекотали нервы: я представляла себя резидентом какой–нибудь иностранной разведки, перевозя в багажнике моего Шелби целый центнер марихуаны. На фоне денег, которые я имела на своём бутике, та капуста, которую я получала от этих парней, была просто не видна. И я посчитала в этот раз, что имею полное право по дороге в Сан—Диего задержаться в Лос–Анжелесе дня на три–четыре, так как слышала, что Джанис как раз в это время там писалась, ведь не видела я её уже более двух месяцев.

11

Мои надежды провести с ней хоть пару минут слились в сточную канаву в первые же двенадцать часов моего пребывания в Лос–Анжелесе. Во–первых, я направилась в лесбийский клуб на Мелроуз–авеню, Вакханки-70, где подцепила одну хорошенькую девятнадцатилетнюю цыпочку по имени Дебби Нюцифаро и провела с ней остаток вечера, а ранним утром в субботу двенадцатого я сдержала слово и завершила свои дела с килограммами. Вернулась в Сан–Франциско я уже поздно ночью в воскресенье, и с Джанис мне удалось повидаться только мельком, не боле часу.

Пару дней спустя она мне позвонила и разразилась бранью в мой адрес, я, мол, виновата, что мы виделись так недолго. Проговорили уйму времени, призналась, что полная дура, что увлеклась Крисом Кристоферсоном и забыла обо мне. А ведь тогда мы обе замутили с ним.

— Солнышко, ну, ради бога, — сказала она. — Ни ты, ни я не видели его всё лето. Он не стоит нашего внимания. Вокруг него и без нас вьётся много цыпочек. И уж точно не такого как он, ты хотела бы увидеть, возвращаясь домой. Ну, и разве стоит терзать наши сердца из–за этого сукина сына? Я влюбилась в него. Ты влюбилась в него. Но ни ты, ни я никогда не собирались связать с ним свою жизнь, вот как я всё это вижу.

Мы расстались на том, что назначили свидание в Лос–Анжелесе через пару недель. И вот я здесь, снова с Джанис, и всё сначала, как три года назад.

*

На последней стадии жаркого, всеобъемлющего, содрогающего всё тело оргазма, что даёт тебе героин, и что до сих пор чувствую я на своём теле, это её поцелуи. Начиная с лёгкого прикосновения к моим губам. Затем погружаясь глубоко языком. Затем — мочку уха, следом извилины ушной раковины. Её рот необъятен и всегда такой горячий и влажный. Её поцелуи безграничны. Но описать я их не в силах, единственное, что могу вспомнить, это одно бесконечное наслаждение, и что мне всё время чудилось, что однажды она заглотит меня всю.

12

Но она на этом не останавливается. Переходит к ключице, затем ещё ниже, приостанавливаясь через каждые шесть дюймов. Едва сдерживаюсь, а она, словно задалась целью отправить меня за точку возврата.

Минутку, куколка моя, думаю я. Всё хорошо и полное расслабление и, похоже, всё станет как прежде. За одним исключением. Жени ведёт.

Мы никогда не настаивали в наших любовных играх на определённых ролях, но признавали за мной право быть инициатором — и по некоторым соображениям я не хотела в наших отношениях что–то менять. И я сгребла её — она была как пушинка — и положила её поверх себя. От удовольствия она даже взвизгнула. Она любила быть сверху, с ума сходила, если чувствовала, что ты собираешься поступить с ней грубо. Казалось, она хотела, чтобы ей причинили боль, изнасиловали. Не удивляйся, но это с её стороны лишь притворство, помню, раз один парень попытался с ней проделать такое, видели бы, как её всё это взбесило!

Затем она захихикала, её было не остановить, превратилось в дикое гоготание, в какое–то истерическое мычание и вопли.

— Ууууу–ууууу, солнышко моё. Не останавливайся, сделай это для меня!

Я никогда не тратила времени на прелюдии. Я брала её сразу, и она начинала бешено вертеться, что делало почти невозможным контролировать действия моего языка, губ и зубов, а я безумно боялась причинить ей боль. Тогда она начинала скулить, как какое–то дикое животное. Умоляла меня остановиться, и я откатывалась от неё, обдаваемая жаром её дыхания и давая волю её неземному пронзительному воплю.

13

Накануне вечером мы тоже оставались одни, но Джанис вела себя скромно, будто боясь своей реакции. Нам обеим было трудно осознавать, что снова оказались наедине так близко. В этот же вечер за исключением нескольких минут неловкости, это была прежняя Жени, которую я знала раньше. Не то чтобы совсем, но достаточно, чтобы узнать её, в надежде, что она выразит желание восстановить связь, от которой мы обе уже успели отвыкнуть, и что время только пошло нам на пользу, как выдержанному вину.

Накануне всё прошло как–то механически.

— Будешь? — спросила она меня.

— Да, — ответила я, даже не подумав насколько всё это иронично, ведь совсем ещё недавно я выслушивала от Джанис благочестивые нотации, от той, которая сама познакомила меня с героином, и вот теперь снова подсаживает меня на смак.

На следующий день было воскресенье, двадцать седьмое, и мы проснулись около трёх пополудни. Снова немного покувыркавшись и выпустив все девять футов, завтракать мы отправились к Голодному Тигру. Джанис он нравился из–за того, что там не было ни единого окна.

— Тебе понравится там, — уверила она меня, — особенно днём.

Там стояла всё время ночь, время, которое она любила более всего.

14

Затем, покружив по городу в её машине, мы зашли в бистро у Барни, жалкое, расцвеченное фонариками местечко с дурной едой, типичное скорее для района Миссисипи, одно из самых постыдных вонючих нор, где обитали поп–рок тусовщики, записывающиеся музыканты, их жёны и подружки, и бесконечные, вездесущие и надоедливые их обожатели. Ты бы никогда не пригласила туда никого, даже если бы он был ранен на голову, несмотря на то, что находилось оно в самом сердце Западного Голливуда совсем рядом с бульваром Ла—Сьена. Там мы и осели, и пили до двух ночи. Джанис уничтожила добрую часть кварты текилы (обычное её количество за день), с меня же было достаточно одной коки (хотя чуть–чуть пригубила и ликёра). До самолёта ещё оставалась уйма времени.

В один момент, помню, около полуночи, Джанис зацепилась языками с одним парнем, сидящим у стойки бара. Он пересел к нам за столик, и она не упустила возможности подразнить меня, выдавая себя за мою мать.

— Солнышко, я всего–лишь дурачилась. На самом деле безумно хочу тебя, родная моя. Хотелось чуть–чуть тебя подразнить, и всё.

На обратном пути в Лендмарк (а мои руки так и тянулись её обнять, а губы поцеловать, прямо в машине) её поведение начало меня несколько сковывать. Я чувствовала неловкость всю дорогу вплоть до дверей нашего номера, но и она испытывала схожие ощущения — что–то вроде пространственной дезориентации.

Читать дальше