Пегги Касерта - Вместе с Джанис

30

Ты можешь подумать, что всё это для нас будет хорошим уроком, и что мы впредь уменьшим количество употребляемого нами смака, чем то, каким мы подкрепились по возвращении. Глубоко ошибаешься, и минуты не прошло, как иглы воткнулись в наши руки и мы обе неуклюже сползли на ковёр, голые и бессознательные, как две безымянные, брошенные в угол сломанные куклы–марионетки.

По пути из кино, мне вспомнилась история, рассказанная мне Джанис. Также как и герой в фильме, Джанис какое–то время была нищей бродяжкой. И ни Парка–авеню, ни Уолл–стрит, ни какого–нибудь толстосума. Раздражённая, грязная, торчащая на метедрине, потерянная где–то на улицах Сан–Франциско начала шестидесятых Джанис заставила развернуться свою Судьбу лицом к себе и из уличной бродяжки превратилась в преуспевающего музыканта. Она старалась всю прошедшую неделю, но пользы это не принесло. По её словам, парни на улице посмеивались над ней или, в лучшем случае, проходили не взглянув, как если б была невидимкой. Она даже однажды решилась вернуться в Южный Техас, правда ненадолго. Всё это сейчас кажется невероятным, ведь она на вершине золотой горы.

Но тогда, размышляя над тем, как высоко ей удалось подняться, постепенно стали улетучиваться из моего сердца все те её жалобы и неудовольствия, обрушившиеся на меня непрерывным потоком. Да, она одинока, не спорю. Но это не причина депрессии. Да, Сету срочно необходимо было вернуться в Сан–Франциско. Досадно, но это же не конец света. И сама она в порядке, сильна как бык. Да и запись занимает почти всё её время. А я здесь, в городе, если конечно она во мне нуждается, как я думаю, а Сет вернётся дня через два. И что могло бы меня особенно обеспокоить, ничего такого нет, поэтому я подгоняю машину на стоянку у Мармона, рядом со мной на переднем сиденье крошка Дебби, а её пальчики так и снуют по моему телу, и я думаю, неужели кроме Сета, или меня некому позаботиться о Джанис. У неё и так есть мы оба. Но вот как всё повернулось — ни Сета, ни меня не было рядом, когда всё кончилось.

31

Не поверишь, но почти год прошёл между тем днём, как впервые познакомилась я с Джанис и началом нашей связи. Однажды, это случилось в начале 1966 года, ко мне в мой магазинчик на углу Хайт и Ашбери в Сан–Франциско вбегает одна девушка с которой я жила уже почти месяц, Кимми Чаппелл, этакое восторженное ко всем жизненным проявлениям создание.

— Эй! — запыхавшись, кричит она мне. — Что ты делаешь сегодня вечером?

— Не знаю… У меня нет никаких пока планов…

— Вчера я увидела необыкновенную цыпочку, — прервала меня Кимми. — В Матрице. Знаешь, та, что в Марине. Её зовут Джанис Джоплин. Она поёт блюзы, и должна тебе сказать, у неё это здорово получается. Я никогда прежде не видела, чтобы белые так пели. Хочешь, пошли сегодня вместе?

— Не знаю… — заколебалась я. — У меня нет никаких планов на вечер, но что–то не очень хочется туда идти.

— Вот что я тебе скажу, милочка, — подбоченившись, сказала Кимми. — Почему бы нам не запастись травой, пыхнуть вдвоём и не пойти посмотреть на неё, а?

32

У меня действительно не было настроения никуда идти, но я была влюблена в Кимми, и, что за чёрт, если это сделает её ещё немного счастливее. Ей хотелось показать мне эту Джанис Джоплин. Очень хотелось. Ну, так я и пойду. И я сказала, окей. Это маленькое словечко, часто приводящее людей к наркотической зависимости, окольными путями избавило меня от многих сотен тысяч долларов, почти стоило мне одного глаза и впутало нас с Кимми в муки и страдания, которые преследуют нас и по сей день.

Ничего не предвещало, что может последовать за этим вечером, ни тем более, что случится в следующие триста пятьдесят вечеров после этого. Кимми заехала за мной около восьми, и мы, быстро плотно перекусив, направились прямиком в Матрицу. Небольшое уютное местечко, расположенное неожиданно на самой окраине милого района Сан–Франциско, под названием Марина. Все четыре стены были обшиты деревянными панелями, из некрашеных широких досок. Мы заплатили по доллару и вошли внутрь.

Оглядевшись, мы сели за столик, за которым увидели кое–кого из знакомых, и даже не обратили внимания на девушку, принявшую у нас заказ. Наши уши, как только мы вошли, и затем наши пары глаз приковала к себе невероятно эксцентричная и бедно одетая цыпочка, стоящая на возвышении и издающая какие–то первобытные звуки, несущиеся в нашу сторону с этой крошечной клубной сцены. Сразу за ней, не сравнимая ни по звучанию, ни по существу своему с никому ещё неизвестной, в самом начале своей карьеры Джанис, рок–группа Старший Брат и Держатели Акций мучилась в безуспешных попытках придать себе единое целое. Они очень старались, но как показало будущее, они просто не были готовы к коренастой, немного полноватой, домашнего вида молодой девушке, имя которой не было даже вписано в их афишу.

33

Мы сидели совсем рядом с ней, и мне удалось хорошенько рассмотреть это нечто среднее между человеческим образом и каким–то божьим созданием, которого ещё не открыли учёные и не занесли в свои каталоги. «Дикарка», — тогда я для себя решила. Одетая в стоптанные сандалии и джинсы, которые уже нельзя стирать, иначе они просто развалятся на части и их уже нельзя будет даже надеть, не то чтобы в них куда–нибудь пойти. На ней был истёртый до дыр кружевной пуловер, думаю, центов за восемьдесят купленный на Гудвил. Вокруг талии, как если бы нужно было отвлечь внимание от всего остального, был повязан в разноцветных разводах широкий мужской галстук. Что–то сырое, шероховатое было в ней, образ дополняла дикая, похожая на птичье гнездо, копна длинных беспорядочно спутанных волос. Весь вид показывал, что она прошла долгий путь. И если по одежде и её общему состоянию, нельзя было сказать сразу, что на её душе отпечатался весь поглощённый ею метедрин и алкоголь, то выдавал её голос. Как ей удавалось извлекать из себя устрашающие перекатывающиеся внутриутробные низкие звуки одновременно с высокими, сравнимыми с писком самых мелких животных, издаваемым в момент опасности. Ей было всего двадцать три, а голос, как у сломленного, побитого жизнью калеки.

*

Хочу заметить, что желание убежать оттуда, которые у меня вызвали бездарные омерзительные инструментальные номера Старшего Брата, сдерживалось только возможностью снова услышать её, настолько поразила меня сила её пения. А Джанис всем своим видом показывала уже, что пора выпускать на волю её голос, и дикий вопль снова снёс нам крышу.

Номер назывался Bye, Bye, Baby, Goodbye, и, ты же знаешь, как выкладывается она, когда поёт, и мы получили порцию гортанных звуков рождающихся в самых недрах её тела, в её матке, в её кишках. В песне было всё: крушение надежд, плач, умопомешательство, всё, что испытывает каждый, когда любовь кончается.