Пегги Касерта - Вместе с Джанис

Мы начали со старого госпела, который я, к счастью, хорошо знала, Down On Me. Я слышала его много раз и подумала, что смогу его спеть, но, солнышко, они играли его совершенно по–иному!

Почти всю неделю мы репетировали, и тут они меня огорошивают, оказывается, мы выступаем в выходные в Авалоне.

Ощущение в ту субботу, как она рассказала позднее в интервью журналисту Давиду Далтону, было неправдоподобным.

— Они сыграли несколько инструментальных номеров, а я просто стояла с ними рядом, знаешь, и двигалась в такт музыке. И вдруг, прямо не дав опомниться, кто–то произнёс в микрофон, «А теперь позвольте вам представить ДЖААААНИС ДЖАААХХХХПЛИН!» Я даже не сразу поняла, что мне предстоит сейчас петь. Никто же про меня ничего там не знал, мать их. Я же для них всего–лишь какая–то дурнушка, маленькая цыпочка, затесавшаяся на сцене среди музыкантов. На мне и одежды подходящей не было. Ничего такого, вроде теперешнего. На мне было то, в чём я ходила в колледж.

110

Джанис подошла к микрофону и начала петь Down On Me, раскачиваясь в такт охвативших её чувств, позже она описала это так: «… какая–то наркотическая трясучка. Ну точно, как от передозировки. Не помню всего хорошенько, но это мне запомнилось, это ощущение — будто не хватает кислорода. Не могу сказать, что было громче, эти бу–у–м, бу–у–м барабанов, или удары моего сердца, мать их. А люди, они что? Они — танцевали. Прожектор на мне, стою прямо в центре луча, пою в этот микрофон и пританцовываю! Наконец до меня дошло! Поняла, что от меня надо!»

И в мыслях у Джанис ничего такого не было. Она воспринимала поездку в Сан–Франциско как чью–то шутку. Но с этого момента решила всё же остаться с группой. Чувства, которые она испытала в тот первый вечер в Авалоне, не так–то просто было выбросить из сердца.

— Я никогда не думала, что мне придётся сидеть в этих чёртовски холодных артистических, разбросанных по всей стране, ощущение от них такое, будто находишься у чёрта в заднице. Я даже не предполагала, что такие могли существовать. Даже когда я стала солисткой, настоящей солисткой, у меня не было желания стать звездой. Мне просто нравилось петь, потому что это было весело. Ну совсем как другим нравится играть, например, в теннис. Ты просто начинаешь себя лучше чувствовать. Все тебя угощают пивом. Я многого не помню из наших первых дней. Помню, только, что мотались с концертами, и все были ужасно голодны. Однажды, правда, родители прислали немного денег.

Джанис никогда толком не могла вспомнить подробности всего, что с ней когда–нибудь происходило. Она описывает те несколько месяцев, когда Кимми, схватив меня в охапку, затащила а Матрицу, одним словом «отверженные». Позднее она призналась мне, что уже никогда не пела так, как прежде. Что–то живое появилось в её голосе, когда она вернулась в Сан–Франциско.

— Раньше стоишь и просто поёшь, и всё, — рассказывала она мне. — Но ты не можешь просто петь, когда за тобой рок–группа, со всеми этими ритмами и усилителями. Петь приходится громче, да ещё и двигаться в такт всему, что происходит за твоей спиной.

Всё это так ошеломило её с первого же дня, что её ничего не оставалось как ухватиться за эту музыкальную ракету, уносящую её ввысь, и попытаться удержать её в руках. Вскоре она услышала Отиса Реддинга и была от него в восторге. Она упросила Билла Грэма из Филлмора посадить её на самый первый ряд, впереди всей толпы, так что сидела она прямо напротив центра сцены. Они узнали и полюбили Отиса почти одновременно. Пройдёт совсем немного времени, и она использует многие технические приёмы Отиса в своём сценическом багаже.

111

Мы с Джанис были уже знакомы, но именно в такое время мы стали близкими подругами, осенью 1966 года. Нервозная, сомневающаяся в себе, но народ приходил посмотреть именно на неё. Гвалт на некоторых концертах стоял такой, что мне приходилось выбегать из зала на улицу, чтобы спасти свои уши, а заодно и перекурить. Дни работы на клавишном перфораторе ЭВМ, попрошайничества, унижения и презрительного к себе отношения со стороны каждых проходящих мимо штанов ушли в прошлое. Она получала всё, что бы ей ни захотелось — практически всё. Вспомнилась яркая картина: вот она идёт по Хайт–стрит под руку с Питером Альбином и Джеймсом Гёрли, болтает, смеётся и пьёт из одной с ними бутылки Риппл.

Должно быть, у неё всё–таки было несколько экспромтов, после последнего её приезда в Сан–Франциско. Одним из них была так грубо прервавшаяся связь с Кантри Джо МакДональдом. Но с всё большим ростом её популярности в клубах и на танцплощадках подобные разочарования отходили всё дальше и дальше в прошлое. Даже афёра Мейнстрима сильно её не затронула, так как для группы всё ближе надвигались большие времена. С начала 1967 года местоимение «я» начинало явственнее звучать в её речи. Со временем эгоизм её возрастёт до чудовищных размеров, но в описываемое время она ещё только начала выбираться из покрывающихся корками слоёв воспоминаний боли, унижений и надругательств, придавливающих её своим прошлым.

Намёки, лёгкие касания как–то уж очень долго продолжались со дна нашего знакомства. Казалось, она чего–то не договаривает, что–то хочет ещё. Меня! В таких намёках и недомолвках прошёл почти год, но всё произошло в том самом номере гостиницы Челси. Она хотела трахнуться со мной. И как всё в жизни, она это получила. И это не выглядело чем–то случайным или тем, что могло бы иметь (а, может быть, и не могло иметь) продолжения в будущем, а чем–то таким естественным, как простое проявление чувств по отношению друг к другу.

112

Конечно, таким оно и было. И случилось это задолго до того, как я узнала от самой Джанис, что я была не первой лежащей между её ног женщиной и посылающей с помощью своего языка и пальцев её в такие места на небе, где даже луна и та становится горячей.

115

Оглядываться назад и пытаться вспомнить, на что это всё было похоже, точное время происходящего, да ещё в какой именно последовательности, всё равно, что разглядывать картины Иеронима Босха через оконное стекло, по которому льются струи дождя. Своего рода триангуляция в четырёхмерных координатах пространства–времени с использованием всевозможных источников: записей рок–продюсеров и импресарио, журналистов и гостиничных менеджеров, агентов по продаже авиабилетов и, конечно же — воспоминаний друзей и подруг. Но многое уже даже сейчас, в 1972 году, недоступно. Да это и неважно. Если я ошиблась датой или местом, что из этого? Самое главное, что всё это правда. Это так было.

Моё первое впечатление, что мы с Джанис могли бы иногда встречаться, возможно, даже спали бы вместе временами, но не постоянно, не как партнёры в серьёзных отношениях — разлетелось в пух и прах в первые же несколько месяцев после моего возвращения из Нью–Йорка в начале апреля 1967 года. Я ездила по своим делам, за новыми закупками для своего магазина, а в мыслях латала дыры в моих с Кимми отношениях. Время от времени на улице я сталкивалась с Джанис. Иногда она сама заходила в мой магазин. И, похоже, она вполне осознанно разделяла мои проблемы с Кимми, не раз она, зайдя ко мне, выслушивала мои причитания. Она продолжала выкидывать все эти свои штучки с прикосновениями, поглаживаниями и обниманиями, но делала это очень осторожно.