Виталий Вольф - Одна отдельно счастливая жизнь. Записки художника

Не знаю, как читатели этой книги, но художник, я, пострадал больше всех. Поскольку все оформление книги сняли, гонорар за эту работу выплатить мне бухгалтерия не смогла: “На нет и денег нет, сам понимаешь!”

Таким вот странным образом я внес свою скромную лепту в Большую политику. В наказание нехорошего доктора Спока.

Накануне 100-летия В. И. Ленина я сидел в худсовете Управления по сувенирам. Там были такие предложения к юбилею: колбаса с вождем, выложенным сальцем, наволочки с портретом вождя, черная икра с оптикой, шалаш в Разливе из шоколада и т. д. Я что-то говорил там, и один член худсовета предложил мне поработать в “Интуристе” по рекламе. Я зашел к ним в “Метрополь”. Мне предлагают полставки: 45 рублей. А в то время нормально поесть была проблема. В ресторанах – спецобслуживание, в столовых – очередь. Я говорю: “Зарплаты не надо, дайте лучше удостоверение «Интуриста»”. – “Без проблем. Но – никому ни слова! Зарплату твою мы сами получим!” И вот стал завтракать в “Будапеште”, обедать в “Берлине” или “Метрополе”, ужинать – в “Звездном небе”, “Узбекистане”, “Интуристе”. Познакомился с одним чиновником из окружения тогдашнего директора “Интуриста”, он мне предлагает: “Хочешь поехать на Волгу? Теплоход «Иван Сусанин». У нас там каюта, но некому ехать. Я тебе и записку дам к замначальнику круиза. Отдохнешь хорошо!”

И вот мы уже плывем! Каюта у меня особая, узкая, с двухъярусной койкой, окном и душем, на верхней палубе. Всего палуб три. На верхней – шведы и англосаксы. На средней – итальянцы, французы и греки. Внизу – советская делегация интеллигенции и журналистов. Едва ступив на корабль, они бросились наверх и стали осыпать шведских пенсионеров вопросами о войне и мире, о судьбе негров в США. Из рубки выскочил разъяренный начальник Владимир Иванович и закричал страшным голосом: “Вон! Вон! На свою палубу! На свое место! Здесь «Интурист» – режимная зона! Здесь вам не место! Вниз! Вниз!”

Больше за весь круиз я их не видел, никого! На второй или третий день Владимир Иванович говорит мне: “Дорогой мой, я очень устал. Уже третий рейс подряд. У меня здесь семья, всего на неделю. Прошу тебя, посмотри за этими капиталистами на первой палубе”.

Шведов было 32 человека, почти все пенсионеры. Они держались непринужденно, свободно, но в то же время без фамильярности. Но сходя на остановках в город, сбивались в тесную, однообразную кучку. Видно было, что они робеют от наших пространств и от наших толп и очередей. На выход старались одеться незаметно, слушали все объяснения очень внимательно и у наших гидов считались лучшими туристами.

Я обедал вместе с ними и загорал на верхней палубе, они ко мне тепло относились, всё пытались что-то по-русски сказать – наверное, потому что я был одет в голубые джинсы и желтый джемпер, цвета их флага.

С их руководителем по имени Юхан я просто не мог не познакомиться. Мы сидели в шезлонгах, загорали и наслаждались бездельем. Иногда к нам присоединялся еще один швед – тихий старичок, с утра выпивавший и скучавший, оттого что его все сторонились.

Мы с Юханом обменялись визитками. Конечно, вначале он был крайне сдержан и осторожен.

Все вещи Юхана – рубашки, галстуки, носки и т. п. – были помечены вышитым маленьким гербом. Мне показалось, что это что-то фамильное, и я спросил его, пояснив, что художник, работаю с модой. Он учился в Англии, а затем изучал славистику и русский язык в Стокгольме, чтобы читать в подлиннике русскую литературу и поэзию. Но ему еще трудно было понимать “русскую метафизику”; Лермонтова он понимает, а Блока – нет. Больше всего любил Гумилева – “за близость к Киплингу”. Когда я спросил о Есенине, он сказал: “от него хочется плакать, но я не могу себе такого позволить”.

Меня не удивило, что он так разоткровенничался: на отдыхе часто малознакомые или совсем чужие люди что-то хотят рассказать. Заговорили о коллекциях в Швеции. Я начал рассказывать: “У меня тоже есть замечательные гравюры – начало XVII века, «Альбом Хондиуса» – может, слышали? Там еще в титуле: Владислав, Король Польский и Шведский, 1636 год!” Юхан отвечает: “Да, это знаменитый альбом, вам очень повезло!” Оказалось, он просто влюблен в XVIII век, в старинные гравюры на меди. С этого момента он стал держаться совсем естественно, и о многом мы успели поговорить за время этого плаванья. Шведы, хотя и пенсионеры, но румяные, моложавые, с детскими глазами. Я спросил Юхана – как они сохраняют такую детскость? Он сказал: “О! Жизнь у нас очень простая: хорошо учись, потом хорошо работай – и на пенсию! Пока работают – никуда не рвутся, никому не завидуют, бегают, плавают – не успевают состариться. У нас бы невозможен был ни Достоевский, ни Бальзак”. – “А как же Бергман?” – “А вот он и придумывает «психо», чтобы мир не думал, что мы такие примитивные!” – “А шведская семья?” – “То же самое – от однообразия. Всё у всех хорошо, не знают, чем себя занять! Страстей, как у вас, нет. Вот и изобретают, чтобы как-то возбудиться”. – “Ты, Юхан, очень критичен к своим!” – “Я одиночка, при всей любви к своей Швеции я никогда не смогу раствориться в массе. Я бы хотел, наоборот, чтобы мои шведы больше приблизились ко мне: больше думали, смотрели, читали. Но они не хотят или просто лень. Они готовы работать день и ночь, но думать им лень. А если не думать – будешь игрушкой в руках тех немногих, кто думает. Но эти-то думают только о своих интересах, своей выгоде. Зачем же я пойду к ним в услужение! Мы с моей девушкой берем яхту и уплываем на юг. Она пишет свои сценарии, и я что-то по лингвистике. И мы не скучаем”.

А “Иван Сусанин” уже доплыл до Волгограда. Вместе с туристами я смотрел памятник Вучетича и все, что показывали гиды.

Затем – Цимлянское море и Дон. На Дону у “Интуриста” был свой необитаемый остров, где устраивал “зеленые стоянки”.

Так назывался день отдыха для туристов на острове – с гарантией изоляции от советских граждан. Островок был крохотный, но очень красивый. Песчаные пляжи вокруг, а в середине – густой дубовый лесок. В разных концах сидели с удочками одинокие дежурные “товарищи” и ловили рыбу и раков для вечернего ужина. Надо сказать, что ловили очень удачно. Все туристы радостно плавали и загорали. Некоторые играли в пляжный волейбол, кто-то – в лаун-теннис. К вечеру переводчицы объявили: “Кто хочет послушать настоящий казачий хор, отведать настоящей царской ухи и русских омаров – может сдать по 25 долларов!”

Когда стемнело, вокруг большого костра собрались все – и американцы, и канадцы, и шведы, и итальянцы. Кипел огромный котел с ухой, аромат стоял на весь Дон.

Из лесочка выступили разнокалиберные казаки в фуражках и лампасах. Пели охотно и много, плясали, несмотря на возраст. Восторг был полный. Потом всех позвали к столам есть уху и “омаров”, т. е. вареных раков. По окончании казачки получили рубли, а ловцы рыбы и наши девочки – свои доллары. Все пили “За мир во всем мире!”