Виталий Вольф - Одна отдельно счастливая жизнь. Записки художника

Наконец – моя остановка. Вышел – кругом типичная сельская местность. Оказалось, надо подниматься на довольно высокую гору, на вершине которой, как на пьедестале, расположился загадочный Saint-Paul. Я ощутил вкус настоящего приключения и двинулся в гору. Поднимался по узкой серпантинной дорожке среди плантаций апельсинов и персиков, цветущих красных рододендронов и фиолетовых глициний. Роскошные виды на окрестные сады, горы и долины открывались с каждой очередной террасы. В конце концов добрался до высоченной крепостной стены, с трудом найдя узенькую лестничку наверх. Поднялся в деревню с неизменной белой башней на центральной площади. Рекламная табличка у дома мэрии извещала, что здесь жили Пикассо, Брак, Леже, Марке, Дерен, Матисс, Киплинг, Метерлинк, Шагал. Интуиция завела меня в узкий дворик, а в нем открытая дверь с медной табличкой “La Colombe d’Or” – “Золотой голубь”. Также было написано, что все картины на стенах подарены посетителями. А в зале висели “подарки” Модильяни, Руо, Шагала, Миро, Пикассо, но почему-то – копии. Я спросил: почему? Оказывается, в шестидесятых годах случилась “большая кража”, и с тех пор оригиналы отдали на хранение. (Их искали два года.) Официант сказал, после моей дежурной фразы “Je suis le peintre de Moscou”, что здесь есть большой музей, и написал на бумажке “Maeght”. Я вспомнил тут же своего друга Олега Целкова, которого пригласила в свое время в Париж именно галерея “Maeght”! Совпадение? В музее разъяснили, что “Maeght” – это большой и богатый благотворительный еврейский фонд. Достаточно сказать, что здесь находится одна из лучших и самых больших картин Шагала – “Жизнь”. Побродил еще час по узким улочкам игрушечного городка, расположенного высоко над долиной. Чувство уединенности, покоя, дивный воздух я ощущаю даже сегодня. Почти на каждом доме – мемориальная доска. Вечером той же точно дорогой вернулся в вечерний Антиб.

Здесь пересел на автобус в Ниццу. Рядом скучала симпатичная пожилая женщина, и я решил спросить у нее про какой-то памятник за окном. Она сразу же спросила: “Вы из России? Слышу по акценту!” Я говорю, что да, из Москвы, на фестивале здесь. “А знаете ли вы Башкирцеву?” Я опешил от ее вопроса, с трудом вспомнил – вроде художница, не то поэтесса. Старушка продолжает: “Это самая известная, самая любимая дама здесь, в Ницце! Моя grande maman с ней училась! Были Вы в музее Cheret? Вам надо пойти, там ее автопортрет! Сейчас, когда будем в Ницце, я Вам покажу, где она жила, где была ее вилла”.

Кончилось тем, что мадам взяла надо мной шефство: я даже купил белую розу и возложил к мемориальной доске “Marie Bashkirtseff”. Потом мы прошлись к фонтану Башкирцевой в виде настенной раковины, невдалеке от арабского пляжа.

Пришлось подарить мадам фломастерный рисуночек с галантной французской фразой из школьной программы: “C’est le jour très belle, ou je vous ai rencontré”. Тут уж она сказала, что хочет сделать present, взяла такси и повезла меня смотреть Cathédrale Orthodoxe Russe, очень изящную церковь с зелеными куполами, которую я, каюсь, еще не видел, даже не знал, что она есть в Ницце. Поставили две свечки.

На следующий день в Каннах очередной доброжелатель посоветовал мне посмотреть историческую бухту, откуда Наполеон отплыл на остров Эльбу. “Там туристы редко бывают”, – сказал этот господин. К бухте Наполеона я пошел пешком, хотя путь был не близкий: полтора часа берегом моря. Бухта называется Golf-Juan, она отмечена красивой колонной с бюстом Наполеона. Как и в Каннах, здесь большой морской порт, стоят сотни яхт. Выпил кофе в заведении, где когда-то будто бы завтракал Наполеон и кругом висели его портреты и знамена.

Затем – снова автобус, выхожу в Ментоне, Perle de France. Вышел к старому городу, расположенному на склоне пологого холма, спускающегося уступами к морю. Старинные дома, похожие на крепости, однообразные, как каменная толпа, очень живописные. Те же яхты и пальмы, а украшение бухты – высоченная барочная колокольня и белый виадук по всей долине городского причала, очень красивый. Красиво все неправдоподобно, как декорация к опере.

На обратном пути с грустью стал думать о будущем, о том, что ждет в Москве. С наступлением сумерек очутился в той части Ниццы, где никогда раньше не был, на улице магазинов и офисов, где днем полно народа, а вечером всё быстро пустеет. В какой-то момент я оглянулся и увидел, что вокруг никого нет, а я иду по улице и не знаю, куда она ведет. На тротуарах появились кучки темнокожих людей, изнывающих от скуки. Приглядевшись в темноте, я понял, что по одной стороне стоят арабы, а по другой – негры. Я, помню, вначале не особенно волновался – шел себе и курил, думая о чем-то далеком. Но они стали подходить ближе, впереди негритянские мальчишки стали что-то кричать, смеясь, поигрывая палками и цепями. Я все равно никак не реагировал. Они стали что-то спрашивать, как я понял, про деньги и часы, а я в ответ повторял одно – “фильтруй базар”, что заставило их прислушиваться с удивлением. Но ситуация накалялась, активизировались арабы, агрессивно загородили дорогу.

Тут наконец я увидел знакомую улицу Виктора Гюго, свернул резко, увидел такси, нырнул в него, сказал: “Bon soir! Plus vite, s’il vous plaît!” Негры между тем заглядывали в окна и крутили пальцем у виска. Водитель, улыбаясь, спросил, глядя на мой бейджик: “A la maison?” Когда я рассчитывался, он сказал только одну фразу, смысл был очень простой: “Вечером это их территория, вам просто надо было брать авто”. Его спокойствие меня поразило: слово “терпимость” у нас еще не было популярно, “толерантность” – тем более.

В последний день нас ждал еще один подарок от Ниццы – “Битва цветов”, знаменитый ежегодный местный карнавал, он же конкурс красоты. С утра улицы и террасы вдоль Promenade des Anglais заполнились шумной многотысячной толпой, ожидавшей начала карнавального шествия. И вот – вереница машин, утопающих в цветах, с платформами, на которых громоздились огромные цветочные композиции, увенчанные стройными красавицами в бикини (королевами красоты всех областей и городов Прованса). Под восторженные крики и бой барабанов цветочное шествие медленно двигалось по берегу моря, а за ним шли с огромными флагами своих стран все делегации всемирного фестиваля “Grande nuits de Nice” в ярких национальных нарядах, под музыку своих оркестров.

Грохотали корейские барабаны, африканские там-тамы, пели скрипочки израильской делегации, аргентинские аккордеоны играли танго, однообразно гудели гуральские волынки, новозеландские флейты, швейцарские рожки. Зрители и зеваки по сторонам одинаково радушно аплодировали всем делегациям. Музыканты и танцоры шли под дождем из роз и тюльпанов. Помню свои ощущения в эти минуты: впервые в жизни я чувствовал себя гражданином мира, огромного и доброжелательного, и это чувство рождало ощущение счастья, ни с чем не сравнимого. Позади было 60 лет жизни за железным занавесом, 60 лет выживания в ядовитых парах подозрительности и страха, предательства и двуличия. Казалось, все это позади. Невозможно было представить, что совсем скоро будут Чечня, Абхазия, Грузия, а затем вернется и занавес, и кое-что похуже.