Герхард Шредер - Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]

В тот вечер я пожимал бесконечное множество рук, разговаривал по телефону с Йошкой Фишером, который уже далеко за полночь забежал к нам, чтобы наскоро обсудить и назначить первые встречи. И тем не менее я был словно внутри какого-то кокона полностью обращен внутрь себя. Ну что дальше? Что теперь тебе предстоит, какие испытания? С какими людьми ты сможешь работать, с какими нет? И как ты выдержишь то, что отныне за каждым твоим шагом будут вести неотступное наблюдение?.. Такие вопросы вертелись у меня в голове.

Я радовался, что могу взять с собой в Бонн — а впоследствии и в Берлин — некоторых доверенных лиц, моих старых сотрудников, чьи профессиональные качества я оценил еще по работе в Ганновере. Я думал о тех, в чьей лояльности я был уверен. В Ведомстве канцлера я хотел видеть Зигрид Крампитц, Франк-Вальтера Штайнмайера и Бодо Хомбаха. Спикером и шефом пресс-службы должен был стать Уве-Карстен Хайе, а на посты госсекретарей в министерстве внутренних дел и в министерстве экономики я хотел назначить Бригитту Цюприс и Альфреда Таке.

А затем мы погрузились в коалиционные переговоры, которые шли чрезвычайно тяжело. Не в последнюю очередь это объяснялось тем, что ни у СДПГ, ни у зеленых не было четкого представления о совместной правительственной программе. И вот напротив друг друга уселись две большие делегации со своими внутрипартийными соображениями о пропорциональном составе правительства. В обеих партиях имелись свои идеологи и прагматики. Переговоры велись под руководством председателей партий и топ-кандидатов: со стороны СДПГ это были Оскар Лафонтен и я, со стороны зеленых — Йошка Фишер, Юрген Триттин, Гунда Рёстель и Керстин Мюллер. Трудности содержательного характера были все-таки связаны и с недостатком управленческого опыта у обеих партий. Конечно, у Лафонтена и у меня уже был свой опыт работы на посту премьер-министра в земельных правительствах, но это совсем не одно и то же — в сравнении с задачей возглавить правительство третьей в мире из крупнейших индустриальных стран.

Вот для наглядности следующий пример. Для обоих партнеров по коалиции было ясно, что все хотят отказаться от использования атомной энергии. Концепция зеленых, как и значительной части членов СДПГ, заключалась в том, что этой цели можно достичь, используя власть правительства и парламентского большинства — просто приняв соответствующий закон. Но у меня уже был накоплен опыт по этому вопросу, и я хорошо понимал, что идею отказа от ядерной энергетики можно реализовать только в консенсусе с производителями энергии — если мы не хотим столкнуться с разорительными требованиями по возмещению ущерба. В конце концов мне удалось настоять на принятии моей точки зрения, однако и внутри партии, и в коалиционных переговорах это потребовало больших усилий. Но это был важный пункт, красно-зеленой коалиции надо было постоянно держать его в поле зрения.

Интересно, что те, кто среди зеленых или в СДПГ всегда настаивает на соответствии «базису», желая оправдать свою программную установку, чаще далекую от реальности, обычно хотят провести свою политическую концепцию через правительство или парламентское большинство. Мой опыт, напротив, свидетельствует о том, что для успешной работы правительства нужно не только солидное большинство в обеих палатах — здесь, как минимум, настолько же важен общественный климат. Этот принцип, по преимуществу, был определяющим в моей работе в правительстве. Отсюда и моя попытка подвигнуть к поискам консенсуса профсоюзных деятелей и хозяев производства — что мне иногда ставилось в вину, поскольку трактовалось как презрение к парламентским формам и вынесение политических решений за рамки парламента. Такого никогда не было.

Итак, никакой эйфории после выборов 1998 года. Тем более в связи с надвигающимися событиями: отсветы войны в Косове полыхали все ближе, и беспомощность европейцев в попытках разрешения этого конфликта становилась все более очевидной. А одновременно и масса нерешенных внутриевропейских вопросов приземлилась к нам на стол — с наступлением срока, когда Германия должна была принять руководство в Европейском союзе и в работе «Большой семерки»/«Большой восьмерки». Это само по себе не давало повода для веселья. И тогда же — раньше, чем я мог предположить, — начались внутренние трения, потребовавшие первых жертв.

Первым, кто ушел с корабля, стал Йост Штольман, не принадлежавший к СДПГ человек со стороны: его как далекого от партийных интересов специалиста я пригласил в свое новое правительство на пост министра экономики. Он с готовностью принял это предложение, что позволило мне в предвыборной борьбе избежать крайне затруднительного положения. Пост министра экономики и человек на этом посту, возможно, не играют решающей роли на выборах, однако это очень важный фактор. Штольман — чрезвычайно успешный предприниматель, сама его личность олицетворяла прямую связь с истеблишментом в экономике, и его присутствие в нашей команде символизировало, что предполагаемое новое правительство будет достаточно близким к экономическим кругам. Он вывел свою фирму на ведущие позиции в немецкой отрасли программного обеспечения. Этот человек, убежденный рыночник, был, вместе с тем, одарен определенной социальной чуткостью. И прежде всего он чувствовал: предпосылкой для будущих успехов в экономике должна стать модернизированная политика в сфере образования. Таким образом, это классический представитель нового среднего класса, тех людей, которых нам надо было привлечь и чье доверие мы стремились завоевать.

Штольман, по всей вероятности, подозревал, насколько убийственной может стать политическая деятельность в глазах беспощадной общественности, с чьей критикой он уже сталкивался. Журналисты подчеркивали, что ему недостает формального красноречия, и играли на его неопытности при общении с прессой. Он и сам, вероятно, недостаточно уяснил, что ему как члену правительства, номинированному социал-демократами министру экономики, следовало серьезнее отнестись к историческому контексту, когда новая правительственная коалиция с трудом прокладывала свой путь. Но если человек, как сообщалось в одной газете, считал систему социального страхования «тюрьмой для зарабатывающих нормально», если он точно так же мог представить себя и сотрудником в кабинете Коля, то, наверное, для него было бы правильнее — чтобы не терять лицо — отозвать свое согласие на работу в красно-зеленой коалиции. Или он был на удивление наивным.

Впрочем, официальный повод его ухода с политической сцены был лишь косвенно обусловлен такими вещами. Это прежде всего стало следствием попыток Оскара Лафонтена выкроить под себя новое министерство финансов, для чего требовалось урезать министерство экономики по важным компетенциям. Ежегодные отчеты о состоянии экономики, структурная политика и вопросы европейской политики должны были перейти в ведомство министерства финансов. Именно это, весьма настойчиво и безоговорочно, выторговывали будущие госсекретари Лафонтена. А я, желая избежать любых публичных споров с Лафонтеном, соглашался. Это было политическое, а не деловое решение. Но оно с очевидностью демонстрировало, что за всем этим кроется нечто большее, чем рутинное перераспределение компетенций между двумя министерствами.