Герхард Шредер - Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]

Оскар был решительно настроен на то, чтобы стать в кабинете своего рода казначеем, лордом-хранителем королевских сокровищ под девизом: «Мне все равно, кто подо мной канцлер». Я закрывал глаза на его позерство, ради того чтобы в дальнейшем избежать конкурентной борьбы. Первым делом мне удалось вернуть спокойствие в ряды будущего кабинета, предложив вместо Штольмана более искушенного в политике Вернера Мюллера. Мюллер в течение долгого времени, когда я возглавлял правительство Нижней Саксонии, был мне хорошим советчиком по вопросам энергетики. Его кандидатура по многим параметрам превосходила прежнюю: он гораздо лучше, чем Штольман, умел управляться с политическим аппаратом, поскольку он в прошлом был менеджером FEBA [12] Электроэнергетический и горно-промышленный концерн в ФРГ. и всегда работал на тонкой грани между политикой и экономикой. Энергетика — основа народного хозяйства — непременно оказывается под воздействием политических факторов. Не было бы счастья, да несчастье помогло: с Вернером Мюллером у нас сложилось успешное и приятное в личном отношении сотрудничество, это мне помогло встать на твердую почву в экономической политике.

Ситуация внутри СДПГ, тем не менее, оставалась напряженной. Что будет, если Оскар не сможет довольствоваться вторым местом в иерархии кабинета? Подобные мысли посещали меня всякий раз, когда я замечал недовольное выражение на лице Лафонтена. Все, что он предпринимал для создания своего суперминистерства и соответственно чтобы сделаться суперминистром — а понятие «канцлер-казначей» было тогда уже в ходу, — преследовало единственную цель: встать на одну ступень с федеральным канцлером — ни на волос не ниже. Но успешный и дальновидный дуэт Лафонтен/Шрёдер, испытанный в предвыборной борьбе, мог быть полезным в правительстве только в том случае, если оба мы станем скромнее. Я решительно был настроен сделать такую попытку.

На первом этапе работа правительства осложнялась не только из-за особой важности политической повестки дня. Что я тогда не принял в расчет, так это честолюбие Оскара. Честолюбие придавало его действиям на всех участках политики, за которые он отвечал, некий особый смысл, что все больше способствовало его изоляции как внутри кабинета министров, так и во внешних делах. Вскоре он прослыл традиционалистом, ведущим, в одиночку и без успеха, трудную борьбу за контроль над мировыми финансовыми рынками. Он питал надежду, что может рассчитывать на поддержку своего французского коллеги Доминика Строс-Кана. Но тот упорно молчал, когда Оскар, добиваясь снижения базовой ставки ссудного процента, вновь позволил себе некоторые высказывания в адрес Европейского центрального банка, чем вызвал скверные отклики в прессе.

При этом в основе своей его идея улучшить контроль за мировыми финансовыми рынками не лишена смысла. Но вместо того чтобы двигаться к цели стратегически и сначала обзавестись союзниками, он быстро сделался посмешищем в финансовых кругах. Это был полный провал. Как специалисту по мировой экономике удача ему не улыбнулась.

В то же время ни разу за период с начала работы в ноябре 1998 года до его отставки в марте 1999‑го Оскар ни словом не обмолвился о своих затруднениях — хотя именно это он впоследствии называл главной причиной своего внезапного ухода из правительства. Он, дескать, испытывал сложные чувства из-за участия немецких войск в косовской войне и поэтому в конце концов снимает с себя ответственность за этот шаг. Он не искал случая переговорить со мной, хотя косовский вопрос многократно ставился на повестку дня кабинета министров. И среди членов кабинета тоже никто не припомнит, чтобы он когда-либо высказал хоть одно критическое замечание об операции в Косове. Конечно, я не исключаю, что по ходу дела его сомнения в правильности принятого решения о применении военной силы могли нарастать. Однако свои сомнения он оставил при себе.

Между тем у Лафонтена было много возможностей изложить свою точку зрения и в крайнем случае отказаться от министерского поста, если он считал, что не может принять нашу общую позицию по косовскому вопросу. Непосредственно после окончания выборов, например, состоялась встреча с Гельмутом Колем в Ведомстве канцлера в Бонне. В числе сопровождавших меня лиц были Лафонтен и Фишер. Мы тогда внесли ясность: мы принимаем позицию правительства Коля — ограниченное участие ФРГ в военной операции — и будем ее придерживаться. Я еще раз подтвердил это в ходе моего первого на канцлерском посту краткого визита в Вашингтон 8–9 октября 1998 года в беседе с американским президентом, о чем по возвращении Фишер и я докладывали на обсуждении итогов визита в коалиции.

С Биллом Клинтоном я встречался еще перед выборами, когда был кандидатом на пост канцлера. Тогда, в Вашингтоне, наш разговор продолжался несколько дольше, чем предусматривалось протоколом. Он хорошо знал ситуацию в Германии и поэтому не мог исключить, что я стану федеральным канцлером. Сотрудничество с Колем складывалось у него хорошо, и, как мне показалось, он был не слишком заинтересован в смене правительства в Германии — в отличие от тогдашнего министра иностранных дел Мадлен Олбрайт, с которой у меня также состоялась беседа, и она мне, как демократ демократу, пожелала удачи на выборах.

Всем нам — будь то в Германии, в Америке или в любом другом месте на земле — запомнились ужасающие картины сербского карательного похода против албанского населения Косова. Слободан Милошевич пошел на обострение в своей игре и, невзирая на любые потери, принялся укреплять великую сербскую державу. В этом своем намерении он однажды уже потерпел неудачу, когда пытался стремительным напором сломить Хорватию и Боснию. И теперь, когда он вопреки предостережениям ввел войска в Косово, это было воспринято Соединенными Штатами Америки и их союзниками в Европе как casus belli [13] Casus belli (лат.) — формальный повод к войне. . Воздушная война против оставшейся части Югославии стала неизбежной.

Невыносимые страдания беженцев были показаны по телевидению. На пороге нового 1999 года эти кадры с телеэкранов вошли в каждый дом, в каждую семью. Действия сербов свидетельствовали о безжалостности, о циничной готовности к уничтожению всех и вся. Картинки на телеэкране напоминали зверства немецких карателей во время Второй мировой войны. Возможно, этими ассоциациями были вызваны слова Йошки Фишера: «Нет — повторению Освенцима!». Таким образом, всякий, кто стал членом кабинета министров в моем правительстве, понимал, что по вопросу об участии в косовской войне у нас нет альтернативы, если только красно-зеленая коалиция не намерена спустить флаг еще до вступления в зону политической ответственности.