Мишель Обама - Becoming. Моя история

«Должно быть, неплохая была речь», – сказала я, когда сияющая, суетливая Опра Уинфри появилась в нашем доме, чтобы провести день, интервьюируя нас для своего журнала.

Что с нами происходило? Я не могла за этим уследить. В ноябре Барака избрали в Сенат США: он набрал 70 % голосов по штату – самый большой отрыв в истории Иллинойса и самая убедительная победа среди всех сенатских гонок в стране в том году. Он добился огромного успеха среди чернокожих, белых и латиноамериканцев, мужчин и женщин, богатых и бедных, городских, пригородных и сельских жителей. В какой-то момент мы отправились в Аризону на короткий отдых, и даже там его сразу же окружили доброжелатели. Для меня это стало главным рубиконом его славы: теперь Барака узнавали даже белые.

Я взяла все, что осталось от моей нормальной жизни, и закуталась в нее с головой. Дома все было по-прежнему. С семьей и друзьями все было по-прежнему. С детьми – по-прежнему. Но в остальном все стало совсем по-другому. Барак теперь постоянно летал в Вашингтон и обратно. У него был офис в Сенате и квартира в ветхом здании на Капитолийском холме: маленькая спальня, уже заваленная книгами и бумагами, – нора Барака вдали от дома. Каждый раз, когда мы с девочками приезжали к нему, мы даже не притворялись, что хотим там остановиться, и вместо этого бронировали на четверых номер в отеле.

В Чикаго я придерживалась своей рутины. Спортзал, работа, дом, повторить. Посуда в посудомоечной машине. Уроки плавания, футбола, балета. Я держала прежний ритм. Барак теперь жил в Вашингтоне, выполнял задачи, которые появились в его жизни вместе с должностью сенатора, но я все еще оставалась собой, пока что жила своей нормальной жизнью.

Однажды я сидела в припаркованной машине у торгового центра на Клайборн-авеню и ела что-то из «Чипотле» [116]– просто проводила немного времени наедине с собой после рывка через BabyGap. И тут моя секретарь позвонила мне на мобильный, чтобы спросить, может ли она перенаправить звонок. На том конце была незнакомая женщина из Вашингтона, жена сенатора, которая уже несколько раз пыталась со мной связаться.

– Конечно, соединяйте, – сказала я.

Я услышала в трубке голос жены сенатора, приятный и теплый.

– Ну, здравствуйте! – сказала она. – Я так рада наконец поговорить с вами!

Я ответила, что тоже очень рада.

– Я звоню, чтобы поприветствовать вас, – сказала она, – и сообщить, что мы хотели бы пригласить вас на некое не совсем обычное мероприятие.

Она позвонила, чтобы пригласить меня в какую-то частную организацию, клуб, который, как я поняла, состоял в основном из жен важных людей в Вашингтоне. Они собирались вместе за обедом и обсуждали последние новости.

– Это хороший способ познакомиться с людьми, а я знаю, что знакомиться бывает нелегко, когда вы новичок в городе, – сказала она.

Меня еще ни разу не приглашали в клуб. Я смотрела, как мои школьные друзья катались на лыжах в клубах «Джека и Джилл». В Принстоне я иногда ждала Сюзанну, которая возвращалась домой, жужжа и хихикая, со своих клубных вечеринок. Думаю, половина адвокатов «Сидли» принадлежала разным загородным клубам. Я посетила множество клубов, собирая деньги для Public Allies и предвыборных кампаний Барака. В клубах быстро понимаешь, что люди там пресыщены деньгами. Принадлежность к такому клубу означала нечто большее, чем просто принадлежность.

Хорошее предложение, и все же я была рада от него отказаться.

– Спасибо, – сказала я. – Очень мило с вашей стороны подумать обо мне. Но на самом деле мы приняли решение, что я не буду переезжать в Вашингтон.

Я сказала ей, что у нас в школе в Чикаго учатся две маленькие девочки, а я очень привязана к своей работе. Объяснила, что Барак только начинает устраиваться в Вашингтоне и ездит домой, когда может. Я не упомянула только, что мы настолько привязались к Чикаго, что хотели купить здесь новый дом на роялти, начавшие поступать от возобновленных продаж книги Барака. А также о том, что он уже получил щедрое предложение по контракту на вторую книгу – неожиданный урожай волшебных бобов.

Жена сенатора замолчала, позволив себе легкую паузу. Затем мягко ответила:

– Знаете, это большое испытание для брака. Семьи распадаются.

Я почувствовала ее осуждение. Сама она много лет прожила в Вашингтоне. Подразумевалось, что она видела, как все начинает катиться по наклонной, когда супруг остается один. Подразумевалось, что я подвергаю семью опасности, будто есть только один правильный способ быть женой сенатора и мой – в корне неправильный.

Я еще раз поблагодарила ее, повесила трубку и вздохнула. Я изначально ничего этого не хотела. Теперь я, как и она, была женой американского сенатора – миссис Обама, как она называла меня во время разговора. Но это не означало, что теперь я должна была бросить все ради мужа. Честно говоря, я не хотела бросать вообще ничего.

Я знала, некоторые сенаторы-семьянины предпочли жить в своих родных городах, а не в Вашингтоне. Я знала, что Сенат, в котором из 100 членов 14 были женщинами, уже не такой старомодный, как раньше. И я считала слова незнакомой женщины о том, что я не права, раз хочу оставить детей в их школе, а сама остаться на своей работе, абсолютно бесцеремонными.

Через несколько недель после выборов я поехала с Бараком в Вашингтон на однодневную экскурсию для новоизбранных сенаторов и их супругов. В тот год нас было всего несколько человек, и после краткого знакомства политики разошлись в разные стороны, а супругов провели в другую комнату. У меня было много вопросов, ведь я знала, что политики и их семьи должны придерживаться строгих правил этикета госслужащего, диктующих каждый шаг: начиная с того, кто может дарить им подарки, заканчивая тем, из каких средств они должны оплачивать свои поездки в Вашингтон и из Вашингтона. Я думала, мы будем обсуждать, как справляться с лоббистами или каким образом можно законным образом собирать деньги для будущих кампаний. Но вместо этого нам подробно изложили историю архитектуры Капитолия, познакомили с китайскими изразцами, изготовленными специально для Сената, и пригласили на вежливый и многословный обед.

Наверное, все это было бы даже смешно, если бы я не взяла отгул и не оставила наших детей с мамой ради этой поездки. Раз уж я собиралась стать супругой политика, то хотела отнестись к этому серьезно. У меня не было никакого желания слишком сильно углубляться в его дела, но при этом я не хотела что-то испортить.

На самом деле Вашингтон смущал меня своими благопристойными традициями и трезвым самоуважением, своей белизной и мужественностью, дамами, обедающими в отдельной комнате. В основе моего замешательства лежал страх. Я так сильно не хотела во всем этом участвовать, но меня все равно затянуло. Я была миссис Обамой в течение последних двенадцати лет, но теперь это означало нечто другое. По крайней мере, в некоторых кругах звание «миссис Обамы» теперь звучало унизительным – миссис, которую оценивают по заслугам ее мистера. Я была женой Барака Обамы, политической рок-звезды, единственного чернокожего в Сенате – человека, который говорил о надежде и терпимости так проницательно и сильно, что теперь за ним всюду тянулся шлейф ожиданий.