Николай Коняев - Алексей Кулаковский

23 мая, как только очистилась ото льда Лена, ссыльная верхушка во главе с Г. И. Петровским, М. И Губельманом и Г. К. Орджоникидзе погрузилась на пароход и покинула опостылевший Якутск.

Максим Кирович Аммосов и другие молодые выпускники кружка «Юный социал-демократ» Минея Израилевича Губельмана без опытного наставника дрогнули, и власть перешла в руки ссыльнопоселенца, правого эсера Василия Николаевича Соловьева.

Ему и пришлось разбираться с письмом, поступившим на имя уехавшего в Петроград Г. И. Петровского.

Двадцать пять русских граждан Булуна жаловались на председателя комитета Д. И. Слепцова. Ему припомнили и то, что после разгона «Союза якутов» он был помилован по личной телеграмме государыни, и то, что он подделал список комитетчиков-якутов. Его обвиняли, что созданный им комитет, состоящий из большинства полуграмотных инородцев, вмешивается в церковные дела и требует ревизии Булунского отделения Якутского благотворительного общества. Заканчивалось письмо призывом защитить русских и некоторых якутов, которым стало опасно жить в Булуне.

4 июля 1917 года председатель Верхоянского КОБ И. Попов сообщил областному комиссару В. Н. Соловьеву, что делегаты схода Верхоянского и Эльгетского улусов разделились на две равные противоборствующие группы, он не может совладать с ситуацией и просит поскорее назначить в Верхоянский округ комиссара.

Через две недели с аналогичной просьбой обратился к В. Н. Соловьеву председатель Булунского КОБа Д. И. Слепцов. Правда, он просил подобрать кандидатуру комиссара Булунского улуса «из подгородних якутов, так как ему ближе будет соприкосновение и введение новых начал среди темной некультурной массы».

Поиски В. Н. Соловьевым грамотного якута, который мог бы как-то влиять на умонастроения русских и якутов Верхоянского, Жиганского, Эльгетского улусов, жителей села Булун и Верхоянска, совпали с появлением в Якутске Алексея Елисеевича Кулаковского, который после окончания учебного года приехал из Бодайбо прямо в революцию…

Как справедливо отмечает Л. Кулаковская, ее дед — «единственный из известных якутских интеллигентов, не вступил в ряды ни социал-демократов, ни социал-революционеров, ни федералистов, тем более большевиков».

Надо сказать, что к революции сорокалетний Кулаковский отнесся весьма сдержанно. Никаких связанных с ней иллюзий он не испытывал. Во всяком случае, не осталось текстов, свидетельствующих об испытанном им революционном восторге, не осталось и воспоминаний, свидетельствующих хоть о каком-то подъеме его духа.

«А. Е. Кулаковский глубоко изучил истории человечества, в том числе и историю Великой французской буржуазно-демократической революции, — пишет Л. Р. Кулаковская. — В юности восхищавшийся якобинским террором, как дети восхищаются опасностями и разного рода страшилками, в зрелом возрасте резко изменил свое отношение к террору. Прочитанные им работы Минье и Гейцера по истории Французской революции перечеркнули взлелеянный с молодости образ революции, как великую борьбу «за правое дело», как процесса, основанного на насильственном свержении «отживших» форм жизни. Внимательно вчитываясь в труды Трачевского, Виноградова, Ковалевского, Лависа и Рамбо и других, он понял, что власть, захваченная насильственным путем, недолговечна, что страшнейшей трагедией для человечества является социальное ускорение, т. е. насильственное изменение мира. Ведь революции на то и революции, что не предполагают эволюционного, естественного развития, а приводят к непредсказуемым, скачкообразным процессам».

Наверное, можно и так объяснить осторожное отношение к революции Алексея Елисеевича Кулаковского. Хотя, конечно, трудно представить, что превращающийся в орла герой его поэмы, который заклекотал «каменным нёбом», который раздвинул пространство пятнистой грудью литого металла, который посеял медными крыльями бури, обрел свое всевидение и все-ведание в результате чтения трудов Огюста Минье, Эрнеста Лависса или Альфреда Рамбо.

Эти слова героя поэмы «Сновидение шамана» о возможном исходе революции были произнесены еще в 1910 году.

По сюжету, после этих слов герой поэмы погружается в дремоту, из которой он будет разбужен «незнакомым испугом», когда бешеного Илбиса дочь, безумная Кустуктай, оседлав перистое облако, «обкаркивая небеса», «ознобно вопя, визжа», начнет зазывать войну «злобной пляской своей».

Если соотнести это погружение в дремоту с реальным временем, то выпадет как раз якутское лето 1917 года, когда большевистская верхушка отбыла из Якутска в столицу и Якутск на время как бы погрузился в дремоту.

Откровенная аполитичность Кулаковского вполне соответствовала этой дремоте.

Эсер В. Н. Соловьев мотивировал свой выбор кандидата комиссара Булунского улуса еще и тем, что Кулаковский владеет языком местных жителей и хорошо знаком «с условиями жизни населения северного района».

В телеграмме, посланной в Петроград в МВД Временного правительства, Соловьев сообщил: «Считаясь необходимостью присутствия Булуне настоящее время Комиссара и пользуясь случаем возможного проезда только пароходе отправляющемся Булун последним рейсом я назначил впредь утверждения Правительством особого комиссара правах окружного заведования указанной частью Верхоянского округа возложив исполнение обязанностей на учителя высшего начального училища Алексея Кулаковского происходящего инородцев хорошо знакомого условиями жизни населения северного района области. Представляя изложенном усмотрению прошу утверждения Кулаковского должности Булунского Окружного Комиссара последующем телеграфировать».

Как и при назначении в Вилюйское училище пять лет назад, А. Е. Кулаковский назначался комиссаром Булунского округа с приставкой «и. о.».

«Назначается, впредь до утверждения Временным правительством, гражданин Алексей Елисеевич Кулаковский и. о. окружного комиссара Временного правительства в селение Булун Верхоянского округа», — было сказано в приказе № 83, подписанном В. Н. Соловьевым 8 августа 1917 года.