Николай Коняев - Алексей Кулаковский

Перейдя речку, забитую наледью, мы добрались наконец до бассейна реки Куранах, устроили там привал под широколиственными тополями. Уже сварился неизменный наш саламат, вскипел чай, и мы было уселись за ужин, как вдруг вдали показался одинокий всадник, едущий берегом реки со стороны Оймякона. Это насторожило нас. Что за человек? Когда он подъехал ближе и мы узнали в нем хорошего нашего знакомого, родственника старика Степанова, от сердца отлегло. Этот человек возвращался из Оймякона к себе в Сасыльцы.

Оказывается, у самого спуска с хребта он встретил бандитов, поджидающих красный отряд из Якутска. Почти все они — эвены, молодые, выносливые люди, способные на своих быстроногих оленях молниеносно появляться и исчезать. Главари банды остались в Оймяконе в своем штабе, а их выставили в горах, у этого спуска, в тесном каменном ущелье. Местные охотники-оленеводы, они знают здесь каждую лощину, речку, ручей. Ни ускользнуть, ни спрятаться от их бдительного ока!.. Да они и с завязанными глазами найдут нас, путников с десятком утомленных коней.

Старики наши не рассчитывали на такую встречу в пути.

Посоветовавшись между собой, они решили свернуть с тропы, обойти засаду и по бездорожью, окольными путями пробиться в Оймякон. Иного выхода у нас не было.

На другое утро мы чуть свет снялись с привала, двинулись вверх по течению реки. Куранах — река удивительная: на всем своем протяжении она выложена широкими и тонкими каменными плитами…

Путнику-новичку Куранах преподносит и другой сюрприз: река вдруг исчезает. Проедешь этак версту, другую и не слышишь веселого журчания, лишь стертые камнями конские копыта звонко стучат по старице, сухому дну исчезнувшей реки. Нахлынувшее чувство тоски, увы, не рассеют ни дробный стук копыт, ни даже цветущие островки, выстроившиеся вдоль каменистого ложа, и новичок беспокойным взглядом обшаривает пустынные берега, словно потерял что-то. Да вот он — этот живой поток!.. Из-за стоящего впереди нарядного островка весело засверкали свежие струи. И все вдруг ожило. И запело в душе. Отражая небо и густую прибрежную зелень, бежит Куранах, радуя взор, отсвечивая волшебными красками.

Не без сожаления мы наконец простились с рекой, и вот уже перед нами вздымается каменная громада — гора Дыбы с крутыми, как будто обрубленными, склонами. Здесь сходятся две неприступные скалы, и каравану не остается другого выхода, как подниматься наискосок по почти отвесной стене, преодолевая так десятикилометровый путь. Это и есть «Прижим горы Дыбы».

Путники спешиваются и ведут коней в поводу. Узенькую тропинку порой пересекают русла пересохших ручьев, весной низвергающихся бешеным потоком. С краю тропа окаймлена деревьями и кустарниками. Без них было бы совсем худо. Стоит только поскользнуться тяжело навьюченной лошади, как все слетит, покатится в пропасть. Молча, с опаской поднимаешь голову — вершины не видно; глянешь вниз — кружится голова: отвесная стена падает в бездну, а ты висишь между небом и землей. Страшно и то, что тропинку загораживают округлые, скользкие камни. Обходить их приходится по самой кромке тропы. Кажется, вот-вот сорвешься в пропасть. Здесь каждый предоставлен самому себе. Не услышишь ни слов, ни возгласов, ни понукания коней — настолько обострено внимание, напряжены нервы.

Караванная тропа поднимается примерно до середины горы, а дальше — медленный спуск по крутизне. Он не легче подъема. Оказавшись у подножия горы, путники устраивают привал, варят чай и, отдохнув, переправляются через реку Дыбы, следуют вверх по ее течению, и вскоре перед ними возникает гора Остуолболоох — с острой, прямой, как стрела, вознесшейся в небо вершиной. По словам знающих людей, пик Остуолболоох наиболее высокий на нашем пути.

Прежде чем мы перевалим хребет, предстоит еще одна ночевка в богатой кормами, удивительно красивой местности Мэнкэджой. Вот он, этот уголок земли, как бы специально созданный природой для отдыха уставших путников и коней. Все здесь дышит покоем и прохладой. Густые кроны вековых широколистных тополей взметнулись ввысь, образуя серебристо-зеленый узор на темном фоне нависшей над ними скалы.

Местность эту полукругом опоясывает река Дыбы, и днем и ночью сердито ворочающая камни. После дождя на стрежне вода вздыблена, словно холка неукрощенной кобылицы. Не так-то просто переправиться на другой берег. Кажется, неглубоко, вода едва достигает стремени, но волны наваливаются на коня, бушуют у седла, захлестывают гриву. Оглушительный шум и рев. Все вокруг клокочет. В глазах рябит. Создается впечатление, будто конь плавно и в то же время стремительно несется вверх по течению, а когда достигаешь противоположного берега, видишь, что тебя отнесло далеко вниз. Меня всегда поражало это ложное чувство, овладевавшее мною посреди потока. Всаднику не полагается бездействовать. Когда поток с громадной силой обрушивается на коня, надо развернуть его против течения и, вытянув ногу, нажимая на стремя, удерживать в таком положении. Это помогает коню сохранить равновесие, он не поскользнется и не упадет.

Люди рассказывают, как однажды здесь утонул путник, знавший эти места. Там, где раньше была переправа, течение размыло дно, но он не заметил этого и смело направил коня в кипящий поток. Конь сразу скрылся под водой, а седока подхватили волны и через десяток саженей выбросили на берег уже мертвого — с такой силой ударило его головой о торчащие из воды черные валуны.

Ну вот, опасная переправа позади… Увы, от Дыбы так легко не отделаться. Она несется по тесному ущелью, бросаясь из стороны в сторону. Переправился с трудом и риском в одном месте, не успеешь даже отдышаться, как Дыбы уже опять подстерегла тебя, прижимается к каменной стене и гонит на другой берег. И все повторяется сызнова.

Впереди на плоскогорье нас ждет маленькое, окаймленное болотцами озеро. Оно замечательно тем, что здесь начинают свой путь две славные наши реки. Из этого озера в противоположные стороны бегут два ручейка: один из них становится Алданом, притоком Лены, а другой — Индигиркой. Где-то там, за этим озером, засада бандитов.

Как только мы вышли на хребет, повеяло свежестью. Все видимое пространство покрыто серовато-белым ягелем, из-под него выпирают почерневшие от времени валуны; кажется, что перед тобой расстелено огромное продырявленное заячье одеяло. Изрезанные белыми морщинами утесы выстроились по обе стороны этого плоскогорья, сторожа покой окружающего мира…

К вечеру мы достигли берега Индигирки и вышли на тракт, не на наш основной, с которого мы своротили, а другой.

Напряжение последних суток, вызванное переходом через хребет, спало. Теперь мы были уже вне опасности и могли, не тревожась, расположиться на ночлег.